Кокошкин Ф. Ф. Бюджетный вопрос в государствах с представительным правлением, 1905

Библиотечно-информационный комплекс, раскрывая свои уникальные книжные фонды, предлагает вниманию читателей рассказы о наиболее интересных изданиях, объединенные в цикл "Книжные реликвии Библиотечно-информационного комплекса".

На сайте БИК будут представлены изображения книги (фрагменты или полный текст) и эссе, раскрывающее её историю.

Коллекция редких изданий БИК формировалась из частных коллекций М. И. Боголепова - советского экономиста, члена-корреспондента Академии наук СССР, организатора и первого ректора института народного хозяйства в Петрограде в 1920-1922 годах; А.М.Галагана - преподавателя Московского коммерческого института (1918); а также коллекций Департамента окладных сборов, Госкомбанка, Всероссийского кооперативного банка, Московского промышленного лицея им. А.И.Гукова.

Предоставляем Вам возможность прикоснуться к уникальным изданиям XIX - XX веков и приглашаем в Зал диссертаций и книжных раритетов.

В этом выпуске мы хотим представить издание из фонда нашей библиотеки: Кокошкин, Ф.Ф. Бюджетный вопрос в государствах с представительным правлением /Ф. Ф. Кокошкин.-Ростов-на-Дону : Изд. Н. Парамонова "Донская Речь",  1905.- 39 с. и расказать о книге и ее авторе.

С полным текстом издания можно ознакомиться в Электронной библиотеке Финансового университета.

Фёдор Фёдорович Коко́шкин (14 (26) июля 1871, Хелм — 7 (20) января 1918, Петроград) — русский правовед, один из основоположников конституционного права России, политический деятель, один из основателей Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы). Депутат Государственной думы I созыва (1906). Государственный контролёр Временного правительства (1917).

Древний род Кокошкиных восходит к легендарному касожскому князю Редеди. Его прямой потомок Василий Васильевич Глебов, по прозвищу Кокошка, и стал непосредственным основателем этого рода, представители которого внесены в YI часть родословной книги Московской, Нижегородской и Петербургской губерний.

Из ближайших предков Ф.Ф.Кокошкина наиболее известен его дед Ф.Ф.Кокошкин (1773-1838) - действительный статский советник, московский прокурор, драматург, директор императорских театров в Москве, председатель Московского общества любителей российской словесности. Что же касается родителей Ф.Ф.Кокошкина, то информация о них фрагментарна. Его отец, Федор Федорович (в роду старшим сыновьям было принято давать имя Федор), имел чин надворного советника, служил комиссаром по крестьянским делам в городе Холме Люблинской губернии. Он являлся одним из активных проводников реформ 60-79-х годов XIX века. В этом небольшом польском городке в 1871 г. и родился Федор Федорович Кокошкин.

Когда ему было около двух лет, а его младшему брату Владимиру лишь несколько месяцев, скоропостижно умер отец. Оставшись с двумя малолетними детьми, мать больше замуж не вышла, а посвятила свою жизнь воспитанию своих любимых сыновей. Вскоре после смерти мужа она с детьми переехала в город Владимир на Клязьме, где стала начальницей женской гимназии. Материальный достаток позволял снять большую квартиру с огромным фруктовым садом. По наследству от деда Ф.Ф.Кокошкина семье досталось большое родовое имение в Звенигородском уезде Московской губернии, куда каждое лето семья Кокошкиных переезжала из Владимира.

С ранних лет братья находились под присмотром гувернеров и учителей, обучавших их древним языкам, классической литературе и поэзии. Вспоминая о детских годах В.Ф.Кокошкин писал; "Были мы детьми веселыми, живыми, склонными к детским шалостям, и с совершенно настоящими изобретениями разного рода игр. И в этих изобретениях и играх всегда отражалась основная черта характера брата Феди - потребность превратить в жизнь то, что он прочел и придумал. Или иногда даже то, что случайно появилось в его богатой фантазии".

С детских лет Федор не только страстно любил, но и боготворил А.С. Пушкина. В своих воспоминаниях В.Ф.Кокошкин зафиксировал один эпизод, позволяющий лучше понять сущностные черты своего брата. Однажды, будучи летом в дедовском родовом подмосковном имении, Федор предложил брату и своим друзьям устроить чествование памяти А.С.Пушкина. "В густой чаще парка мы нашли поросшую мхом белую колонну, служившую, по-видимому, когда-то пьедесталом для статуи какой-нибудь богини. При содействии двух товарищей мы с величайшим трудом подняли и поставили ее. Разрядили кругом кусты, работая топорами и перочинными ножами в поте лица. Образовавшуюся небольшую площадку усыпали песком. На колонну поставили портрет Пушкина, вырезанный из какого-то календаря и наклеенный на картон, и сделали венок из листьев и цветов в виде рамки". Когда все было готово, Федор прочел "перед памятником стихотворение Лермонтова "На смерть поэта". Читал он стихи превосходно, проникновенно и просто, без всякой актерской аффекции".

С 1880 по 1889 г. Федор учился во владимирской классической гимназии. Способный от природы, он обладал исключительной памятью, пытливым и самостоятельным умом. Еще в гимназии он превосходно знал древние языки - латинский и греческий, а из современных - немецкий и французский. Гимназию Федор окончил с золотой медалью. Характерно, что свое выпускное сочинение он посвятил "Антигоне" Софокла. В сочинении юный гимназист, по словам В.Ф.Кокошкина, доказывал, что "каждое истинно художественное произведение проникнуто духом времени и национальности".

После окончания гимназии Федор поступил на юридический факультет Московского университета. Как вспоминал В.Ф.Кокошкин, его брата всегда "привлекала к себе красота последовательно законченных построений юридической мысли".За блестяще написанное сочинение ""Политика" Аристотеля" в 1893 г. он был оставлен при университете по кафедре государственного права для подготовки к магистерскому экзамену. Его научный руководитель, профессор Н.А. Зверев, рекомендовал своего талантливого ученика известному специалисту в области государственного права профессору А.С. Алексееву.

В течение четырех лет, пока шла подготовка к магистерским экзаменам, Федор Федорович жил в своем подмосковном имении, с увлечением занимался сельским хозяйством. Одновременно он исполнял обязанности помощника секретаря Московского юридического общества, участвовал в редактировании "Сборника правоведения и общественных знаний". В 1896 г. была издавна его первая научная работа "К вопросу о юридической природе государства и органов государственной власти". В 1897 г. Федора Федоровича избрали гласным Звенигородского уездного земского собрания. В том же году он сдал магистерский экзамен и по прочтении пробных лекций был зачислен на должность приват-доцента, а затем откомандирован Московским университетом за границу для продолжения образования и подготовки диссертации.

В течение двух лет он слушал лекции и работал в библиотеках Гейдельберга, Страсбурга, Берлина и Парижа. В Гейдельберге он занимался под руководством крупного ученого с мировым именем профессора Г. Иелленика, с которым на протяжении долгих лет вел переписку и поддерживал тесные дружеские отношения, и профессора Г. Мейера. В Страсбурге - слушал курс лекций у профессоров П. Лабанда и О. Мейера.

По возвращении в конце 1899 г. в Россию Федор Федорович начал читать в Московском университете спецкурс о местном самоуправлении, руководил практическими занятиями студентов по государственному праву. Одновременно он преподавал в Лицее цесаревича Николая. В 1900 г. молодого приват-доцента избрали гласным Московского губернского земского собрания., привлекли к работе в финансовой и по народного образованию комиссиях, а также во временных комиссиях о мелкой земской единице и о пересмотре земского избирательного права. Через три года он был избран уже членом Московской губернской управы, заведовал ее экономическим отделом, ведавшим вопросами сельскохозяйственной и кустарной промышленности. Он также исполнял обязанности помощника секретаря Московской городской думы и одновременно секретарские обязанности в двух комиссиях: организационной и по подготовке обязательных постановлений. Председателем этих комиссий был его коллега по Московскому университету профессор права С.А.Муромцев, с которым у него установились самые тесные и дружеские отношения. Однако городскую службу Кокошкин вскоре вынужден был оставить и сосредоточиться, по его словам, на "более привычной мне земской деятельности".

1903 год стал переломным в личной и общественной судьбе Ф.Ф.Кокошкина: во-первых, в возрасте 32-х лет он женился, а, во-вторых, по собственному признанию, с головой ушел в политику, в которую был вовлечен своими близкими друзьями и коллегами по московскому губернскому земству - Д.Н.Шиповым, Ф.А.Головиным, Н.И. Астровым, С.А. Муромцевым, Н.Н. Щепкиным, Н.Н. Львовым. Глубоко развитое чувство общественного и гражданского долга, пылкий темперамент борца, вспоминал профессор А.А. Кизеветтер, "вспыхнули в его душе с неудержимой силой, лишь только он соприкоснулся с начавшимся политическим движением, которое вскоре охватило всю Россию". Н.Н. Щепкин и Ф.А. Головин приобщили Федора Федоровича к группе земских конституционалистов, в которой он сразу же занял "выдающееся положение одного из тех деятелей, на которого с полным основанием были возложены лучшие надежды".

Кокошкин становится одним из самых активных участников ряда полулегальных и нелегальных либеральных организаций: кружка "Беседа", "Союза земцев-конституционалистов" и "Союза Освобождения".

Чтобы понять причины быстрого взлета общественной и политической карьеры Кокошкина, следует, хотя бы кратко, остановиться на характеристике его облика. Обратимся к воспоминаниям тех, кто не только хорошо его знал, но и сумел глубоко понять его психологию. Блестящую портретную зарисовку Ф.Ф. Кокошкина дал князь В.А. Оболенский. "Всегда в застегнутом сюртуке, сшитом в талию, в ботинках самой последней моды и в непомерно высоких крахмальных воротничках, из которых выглядывало маленькое сухонькое личико с маленькими глазками, умно блестевшими из-за пенсне, таков был внешний облик Кокошкина". В личных отношениях Федор Федорович "был совершенно обаятельным человеком: живой и интересный собеседник, знаток литературы и искусства, а главное - простой, добродушный и сердечный, никогда не выставлявший своего умственного превосходства, что так обычно у его людей его калибра. Еще одна характерная его черта: болея туберкулезом, болезнь свою он переносил чрезвычайно бодро. Умел он беречь свое здоровье так, что другим это было не заметно, был всегда жизнерадостно настроен и работал значительно больше среднего здорового человека, точно торопился по возможности больше сделать в краткий отрезок жизни, отведенный ему судьбой".

Портретная зарисовка кн. В.А. Оболенского во многом совпадает с наблюдениями М.М. Винавера, А.А. Кизеветтера, П.Н. Милюкова. Так, Винавер вспоминал: "Тонкий, стройный, моложавый, изящно одетый человек, с мелкими чертами лица, на котором выделялся только высокий красивый лоб, сдержанные движения, сильный голос, но без оттенков и модуляций, дефекты при произнесении некоторых букв. Я не помню оратора, который бы так мало утомлял слушателя и так легко и спокойно держал его в своей власти, не страстными порывами, не красотой фразы, а единственно и исключительно неустанным, ровным и постоянным накоплением мысли, - той интуитивно создаваемой гармонией между темпом мысли слушателя и темпом мысли оратора, которая прочнее всего связывает трибуну с аудиторией. Слушатель не ощущает речи, как таковой, как оболочки; он не ощущает даже самой личности оратора; он весь скован плавным ходом мысли, которая идет ему навстречу, так угадывает что ему, случайно, нужно, точно оратор подслушал его душевные сомнения". По образному сравнению Винавера, "мысль и воля Кокошкина были в полной гармонией". По наблюдениям Кизеветтера Кокошкин "обладал страстным темпераментом, душой в высшей степени отзывчивой на впечатления бытия, на глубокие вопросы права и морали, на волнующие прелесть поэзии и искусства, на повелительные призывы гражданского долга".

Будучи духовно подвижен, Кокошкин был крупным ученым, несравненным полемистом, ярким публицистом, знатоком отечественной и западноевропейской поэзии, тонким ценителем всего прекрасного. На полемическое дарование Кокошкина обратил внимание П.Н.Милюков. По его наблюдениям, Кокошкин был удивительным спорщиком, который "не только угадывал в споре настроение противника, но формулировал яснее его самого его мысль, а затем разбивал его так мягко и дружественно, что противник охотно признавал себя побежденным. Гибкость его мысли равнялась только твердости его основных убеждений. Он понимал значение политического компромисса, но знал его границы".

Совокупность отмеченных сущностных черт личности Кокошкина и обусловили вполне естественное выдвижение его на ведущие роли в либерально-оппозиционном движении в России. Обладая обширной эрудицией, природной способностью к теоретическому мышлению, тонким пониманием общественных потребностей, Кокошкин внес крупный вклад в научную разработку проблем государства и права. Вполне можно согласиться с оценкой профессора А.Н.Медушевского, что Кокошкин "дал оригинальный синтез права с социологической теорией начала XX в., внес существенный вклад в практическую реализацию идеала правового государства". Обратим внимание на некоторые исходные теоретические положения концепции Кокошкина, которые легли в основу разрабатываемых им основополагающих программных документов русского либерализма.

Кокошкин продуктивно использовал многофакторные методы исследования общетеоретических проблем, общественных явлений и процессов: традиционно-юридический, последовательными сторонниками которого были его зарубежные учители Иеллинек и Лабанд, а также новейшие - социологический и психологический. Такой подход позволял более глубоко и всесторонне уяснить широкий круг проблем: генезис государства, его институтов и структур; эволюцию форм государственного устройства; систему разделения властей; гражданские и политические свободы личности. Подчеркивая преимущество именно социологического и психологического методов, Кокошкин писал: "Государство по своему существу не есть не территория, не совокупность людей, оно не есть вообще какой-либо материальный предмет или собрание таких предметов: оно есть общественное явление. И, как таковое, составляет предмет общественной науки, социологии".

Будучи продуктом общественного развития, государство, подчеркивал он, представляет собой не простую совокупность индивидов, а известное отношение между ними, которое может быть понято с помощью методов социологической и психологической наук. По мнению Кокошкина, основу общества составляют отношения солидарности, образующие в своей совокупности устойчивые социальные объединения: союзы людей (родовые, территориальные, профессиональные, личные), эволюционно сменявшие друг друга. Развитие общественных потребностей и появление несовпадающих интересов является причиной конфликта между различными индивидуумами и союзами. Необходимость разрешения конфликтов более цивилизованными методами с логической неизбежностью приводит к возникновению организации более высокого уровня, основной задачей которой и становиться регулирование социальных отношений. Государство выступает в роли аппарата управления, гармонизации социальных отношений. Суть социального прогресса, подчеркивал Кокошкин, как раз и состоит в уменьшении принудительной роли государства по отношению к личности за счет усиления его воспитательной и образовательной функций.

Кокошкин рассматривал проблему соотношения государства и права в качестве совокупности общественно признанных норм, которые обеспечивают удовлетворение интересов людей "посредством установления взаимодействия их воль", Рассматривая государство как результат накопления в течение многих веков "запаса культуры", Кокошкин считал, что оно по мере общественной эволюции рационализируется и демократизируется, постепенно становясь правовым государством. "Правовое государство, - писал он, есть государство, которое в своих отношениях к подданным связано правом, подчиняется праву, иными словами - государство, члены которого по отношению к нему имеют не только обязанности, но и права, являются не только подданными, но и гражданами".

Кокошкин поставил и разработал принципиально важный вопрос о пределах государственного вмешательства в общественную и личную жизнь граждан. При этом он постоянно подчеркивал мысль, что "внутренняя, духовная сторона человеческой жизни остается недоступной для непосредственного планомерного воздействия государственной власти".Учитывая новейшие тенденции в области общественных наук, Кокошкин разделял положение о том, что "в настоящее время граждане ждут и требуют от государственной власти не только внешней защиты и охраны внутреннего порядка, но и широкого содействия их материальному и духовному благосостоянию и развитию".

В контексте развития западной и отечественной теории и практики Кокошкин применительно к России поставил и разработал проблему перехода от абсолютизма к конституционной монархии. Учитывая российские реалии, он акцентировал внимание на постепенности такого перехода. Именно в этом ключе вел он поиски оптимальной модели государственного устройства России, включая вопросы разделения властей и создания и функционирования двухпалатного народного представительства. Причем проблема разделения властей, как справедливо заметил Медушевский, трактовалась Кокошкиным в русле разделения функций между ветвями власти, действовавших в рамках единой управленческой системы. Одновременно Кокошкиным разрабатывались такие актуальные для российской действительности проблемы как соотношение централизации и децентрализации, автономии и федерализма, местного самоуправления.

Кокошкин был не только крупным теоретиком государства и права, но и превосходным переводчиком на русский язык текстов конституций западноевропейских стран, что в начале XX в. было крайне важно для формирования общественного мнения. В его переводе и под его редакцией в 1905 г. была издана книга "Тексты важнейших основных иностранных государств". "Это был глубокий юрист, - писал Кизеветтер, - знающий все конституции мира, как свои пять пальцев".

Свои обширнейшие знания в области теории, истории государства и права Кокошкин творчески использовал при разработке проекта русской конституции. Он входил в состав "освобожденческой" группы юристов (Н.Ф.Аненский, И.В.Гессен, В.М.Гессен, П.И.Новгородцев, С.А.Котляревский, И.И.Петрункевич, Г.И.Шрейдер), которая летом 1904 г. подготовила проект "Основного государственного закона Российской империи". Этот проект был издан в марте 1905 г. в Париже П.Б.Струве.В октябре 1904 г. Кокошкин участвовал в подготовке знаменитых "II -пунктов" конституционной программы, принятой земским съездом в ноябре 1904 года. Эта программа ноябрьского земского съезда, образно названная Милюковым "петицией прав", сыграла важную роль в развитие либерально-оппозиционного движения накануне и в годы первой русской революции.

В либеральных кругах авторитет Кокошкина был настолько высок, что его единодушно избрали в состав Организационного бюро земских съездов, осуществлявшее руководство работой земско-городских съездов. По поручению Оргбюро на апрельском земском съезде 1905 г. Кокошкин выступил с программным докладом "Об основаниях желательной организации народного представительства в России", который летом был напечатан в газете "Русские ведомости", а в 1906 г. издан отдельной брошюрой. Исходная мысль доклада: "нормальная политическая жизнь государства должна быть основана не на борьбе классов, а на борьбе политических партий". В нем обстоятельно была доказана назревшая необходимость создания в России двухпалатного народного представительства с законодательными функциями. При этом Кокошкин выступил против имущественного или податного ценза, настаивал на введении всеобщего избирательного права. "Во всеобщем избирательном праве, - подчеркивал он, - кроется тот секрет могущества, который повелевает и господствует над людьми. Оно есть величайшая политическая сила новейших времен... Нужно привлечь весь народ к государственной жизни, войти на общий суд, чтобы узнать, что будет осуждено и что оправдано". По мнению докладчика, "без участия народных масс у нас невозможны никакие прочные реформы, невозможен переход от старого порядка к новому". Одновременно Кокошкин предложил на рассмотрение делегатов съезда конкретную программу практических действий: 1) преобразование земских и городских учреждений на демократических началах; 2) установление взаимодействия между центральными и местными органами в виде особой Земской палаты, состоящей из выборных от губернских земских собраний и городских дум значительных городов.

Принятые апрельским земским съездом решения определяли, по признанию Кокошкина, будущий политический строй России лишь в "самых общих и главных чертах". Поэтому, чтобы "придать конституционным стремлениям русского общества совершенно ясный и практический характер, - считал он, - необходимо было развить и дополнить вышеупомянутые общие положения и облечь их в обычную и конкретную форму, другими словами, нужно было составить проект русской конституции".

По приглашению С.А.Муромцева Кокошкин вместе с Н.Н.Щепкиным и Н.Н.Львовым принял участие в разработке т.н. "муромцевского" или "земского" проекта конституции. Эта разработка велась на даче Муромцева в подмосковном Царицыне. "На этой даче, " вспоминал Кокошкин, - наверху, в "классной" комнате детей С.А., увешенной по стенам географическими картами, происходили наши заседания... Занятия, начинавшиеся днем, продолжались порой и в течение всей ночи до рассвета".

Исходным материалом для проекта конституции послужил "освобожденческий" вариант "Основного государственного закона Российской империи", хотя Муромцева не удовлетворяла ни его редакция, ни группировка материала, ни не достаточное развитие некоторых положений, а также включение в него отдельных постановлений, которые представлялись практически неосуществимыми в данной политической ситуации. По выражению Муромцева, разработчикам нового проекта еще предстояло "врубить" надлежащий образ русской конституции в представления русского общества. Главные изменения, которые предлагал внести Муромцев в "освобожденческий" проект конституции, сводились к следующим пунктам: 1) следовало исключить из него раздел, посвященный определению юридического положения и перечислению прерогатив монарха; 2) положить в основу проекта новый раздел "О законах", провозглашающий принцип верховенства закона и устанавливающий его гарантии; 3) исключить раздел, вводивший конституционный суд, учреждение которого в данный момент представлялось практически неосуществимым. Особенно тщательно Муромцев, вспоминал Ф.Ф.Кокошкин, намеривался разработать статьи о порядке работы и компетенции Государственной Думы, в частности, об ее участии в заключении международных договоров и в принятии бюджета. Вводились новые статьи: о разрешении разногласий между палатами как посредством обращения к избирателям, так и совместного их заседания и голосования. "Стиль проекта, - писал Ф.Ф.Кокошкин, - был ближе к языку Свода законов, но в то же время усовершенствован в смысле юридической точности". Дело в том, что составители проекта исходили из убеждения, что "наша конституция будет октроированной" и пытались, насколько это было возможно, сохранить "терминологию и систему действующего законодательства". В конечном счете они стремились составить такой проект, который "при переходе к конституционному строю" мог быть "включен в Свод законов в замену статей 47-81 первой части первого тома".

Наряду с проектом конституции был подготовлен проект избирательного закона, воспроизводивший в несколько переработанном виде основные черты "освобожденческого" проекта 1904 года. 30 июня 1905 г. разработка проектов была завершена, и 6 июля, в день открытия очередного земско-городского съезда, они были опубликованы в газете "Русские ведомости", соответствующие экземпляры которой были розданы делегатам. По мнению Кокошкина, публикация "Проекта Основного Государственного закона Российской империи" способствовала "усилению интереса к конституционным вопросам и уяснению структуры конституционного государства". Несколько позднее данный проект оказал "влияние на действующие Основные законы, хотя, к сожалению, - констатировал Кокошкин, -более со стороны редакции их отдельных частей, чем в главной их сущности".

Готовясь к сентябрьскому земско-городскому съезду, члены Оргбюро, включая и Кокошкина, регулярно собирались на царицынской даче Муромцева для разработки программных документов. "С невольной улыбкой вспоминается, - писал Кокошкин, - как люди, готовившие открытое собрание для гласного обсуждения вопросов, связанных с осуществлением прав, официально представленных населению, по окончании заседания таинственно расходились в темную осеннюю ночь по переулкам Царицына, стараясь не привлекать к себе внимания местных властей и тем не помешать занятиям бюро".

На сентябрьском земско-городском съезде 1905 г. Кокошкин по поручению Оргбюро выступил с основным докладом "О правах национальностей и децентрализации". Исходная его идея - сохранение во что бы то ни стало унитарного устройства Российского государства. Отстаивая лозунг "единой и неделимой империи", Кокошкин самым решительным образом высказался против леворадикальных требований политического самоопределения наций и федеративного устройства государства, считая их лежащими "вне области практической политики". В представлении Кокошкина попытка реализации этих лозунгов открывала прямой путь к распаду государства и анархии.

В докладе Кокошкин подробно остановился на вопросе о местной автономии. По его мнению, "практическая постановка вопроса о разделении России на автономные области и о предоставлении автономии отдельным областям одновременно с вопросом об изменении формы правления угрожает серьезной опасностью самому делу политической и гражданской свободы в нашем обществе. Несомненно, что вопрос о пределах и формах автономии и в особенности о границах автономных областей вызовет острые разногласия и может усилить национальную рознь". Основываясь на этой посылке, он делал практический вывод: "Вопрос об областной автономии не может быть окончательно разрешен ранее политического освобождения". И только "после установления прав гражданской свободы и правильного народного представительства с конституционными правами для всей империи должен быть открыт законный путь для установления местной автономии". Считая вопрос об автономии находящимся в данный момент "вне практической политики", Кокошкин тем не менее счел необходимым изложить более обстоятельно перспективное понимание им данной проблемы. Во-первых, после политического освобождения страны автономия должна вводиться постепенно, по мере "выяснения потребностей в ней местного населения и естественных границ автономных областей". Причем для введения автономии каждый раз требовалось издание "особого имперского указа об образовании той или иной автономной области". "Местная автономия, - отмечал Кокошкин, -не нарушает государственного единства, если она устанавливается общегосударственным законом, определяющим ее границы".

Имперским законом должны быть определены как пределы автономии, так и разграничительные функции между общеимперским и местным законодательным собранием. Во-вторых, принятые местными представительными собраниями законы могли получить юридическую силу только в том случае, если они будут утверждены представителями центральной власти.

При такой постановке вопроса речь по существу шла о распространении на автономную область прав местного самоуправления. Недаром Кокошкин подчеркивал, что "областная автономия и местное самоуправление суть явления одного и того же порядка", что автономия всего лишь "высшая ступень развития местного самоуправления". Исключение из общего правила, по мнению Кокошкина, представляла только Польша. Предполагалось, что сразу же "по установлении общеимперского демократического представительства с конституционными правами" Польша будет выделена "в особую автономную единицу с сеймом, избираемом на основании всеобщего, прямого, равного и тайного голосования, при условии сохранения государственного единства империи". Для других же национальностей, по мнению Кокошкина, в данный момент должно стать требование культурного самоопределения. Под этим требованием прежде всего он имел в виду предоставление каждой народности права пользоваться родным языком во всех сферах общественной жизни, основание учебных заведений, имеющих целью сохранение и развитие языка, литературы и культуры. "Всякие стеснения в этой области по отношению к народностям, не имеющим сил развивать собственную национальную культуру, - отмечал Кокошкин, - либо замедляют и осложняют естественный мирный процесс слияния их с преобладающими народностями по отношению к народностям более развитым и сильным и приводят к противоположным своей цели результатам, вызывают с их стороны ожесточенный отпор и сепаратистские стремления". Декларируя лозунг культурного самоопределения, Кокошкин вместе с тем высказывался за сохранение единого государственного языка.

Основные положения доклада Кокошкина, изложенные им на сентябрьском земско-городском съезде, были положены в основу разрабатываемой в это время программы конституционно-демократической партии. Будучи членом комиссии по созыву ее учредительного съезда, Кокошкин принимал самое активное участие в разработке программных документов, стратегического и тактического курса. Его по праву можно считать автором национального раздела программы кадетской партии.

Входя в состав 40-членной организационной комиссии, сформированной летом 1905 г. Союзом земцев-конституционалистов и Союзом Освобождения, Кокошкин являлся также одним из основателей партии кадетов, ее бессменным членом ЦК, а также членом Московского городского и губернского комитетов. На протяжении 12 лет существования партии он участвовал в разработке основополагающих партийных документов, законодательных проектов и предложений, избирательных платформ. ЦК поручал Кокошкину подготовку наиболее важных и ответственных докладов и выступлений на партийных форумах, особенно в тех случаях, когда предстояло корректировать ее программу и круто менять тактический курс.

По окончании работы учредительного съезда кадетской партии, состоявшегося 12-18 октября 1905 г. в Москве, Кокошкин вместе с Головиным и кн. Г.Е.Львовым был делегирован для участия в переговорах с премьер-министром С.Ю.Витте о формировании нового правительственного кабинета. В этих переговорах Кокошкину принадлежала ключевая роль. В принципе не отвергая с порога просьбу Витте о поддержке правительства либеральной оппозицией, члены делегации посчитали, однако, необходимым обусловить ее рядом предварительным условий. Правительство должно было немедленно осуществить следующие мероприятия: 1) реализовать в полном объеме положения Манифеста 17 октября; 2) созвать учредительное собрание на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права для выработки конституции; 3) дать политическую амнистию. "Все эти реформы, - заявили члены делегации, - неизбежны и лучше дать их сразу, чем идти к ним болезненным путем через видоизмененную Государственную думу". Отказ Витте удовлетворить требования кадетской делегации привел к срыву переговоров.

В ноябре 1905 г. Кокошкин принял участие в работе земско-городского съезда, выступил на нем с программной речью, в которой настаивал на необходимости предоставления автономии Польше, что, по его мнению, способствовало бы как сохранению единства империи, так и политической стабилизации в стране. Вместе с членами кадетской партии Муромцевым и И.И.Петрункевичем Кокошкин был вновь, как и в октябре 1905 г., избран в состав делегации, которая должна была проинформировать Витте о принятых на съезде решениях. Однако на этот раз Витте вообще отказался принять делегацию земско-городского съезда, продемонстрировав тем самым нежелание правительства вести дальнейшие переговоры с лояльно настроенной либеральной оппозицией.

Принципиально важное значение имело выступление Кокошкина на II съезде кадетской партии. Так, на заседании 6 января он выступил с докладом, в котором обосновывал необходимость участия кадетской партии в выборах в Государственную думу по закону 11 декабря 1905 г. и сформулировал основные задачи ее деятельности в Думе. В докладе был поднят деликатный для данного политического момента вопрос о дальнейшей судьбе Учредительного собрания. Как известно, до октября-декабря 1905 г. общим лозунгом и оппозиционных, и революционных партий было требование созыва Учредительного собрания. После же издания манифеста 17 октября и избирательного закона 11 декабря либеральная оппозиция, в том числе и кадеты, решили отказаться от своего программного требования созыва Учредительного собрания, согласиться на участие в выборах и попытаться через Думу мирным путем решить комплекс объективно назревших политических и социальных проблем.

Учитывая эрудицию и ораторское мастерство Кокошкина, ЦК поручил ему теоретически обосновать причины отказа партии от требования созыва Учредительного собрания. И надо сказать, что он в принципе сумел найти оптимальный выход из сложной ситуации, в которую попала кадетская партия, предложив, с одной стороны, в силу конкретных политических обстоятельств, снять с повестки дня лозунг немедленного созыва Учредительного собрания, а с другой - наделить Государственную думу определенными учредительными функциями. Формулируя конкретные задачи деятельности Думы, Кокошкин заявил, что в данный момент трудно провести "теоретическое различие" между ее учредительными "в тесном смысле слова и законодательными функциями". Думе, наделенной учредительными функциями, предстояло: выработать и принять избирательный закон, основанный на всеобщем, прямом, равном и тайном голосовании; комплекс законопроектов, вводящих гражданские и политические свободы, обеспечивающих права народностям на свободное культурное развитие; провести политическую амнистию; сформировать ответственное министерство; принять проекты социального характера и прежде всего разрешить аграрный и рабочий вопросы. После реализации данной программы Дума, по мнению Кокошкина, должна быть распущена и заменена настоящим Учредительным собранием, уже избранным на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования, что позволит предупредить "впадение страны в состояние полной анархии" и избежать кровавой революции.

Логическим продолжением этого доклада стала речь Кокошкина 10 января 1906 г. по вопросу изменения $ 13 программы партии о форме государственного устройства. Известно, что октябрьский учредительный съезд кадетской партии 1905 г., проходивший в экстремальной политической ситуации, когда исход революции еще не был известен, оставил эту, кардинальной важности, проблему открытой, изложив § 13 в неопределенной редакции: "Государственное устройство Российского государства определяется Основным законом". После же октябрьских и особенно декабрьских событий 1905 г., когда стало известно, что "прямой штурм" самодержавия не удался, ЦК кадетов решил приблизить "программу к реальным условием легальной борьбы в парламенте". Именно поэтому Кокошкин и посвятил свое выступление теоретическому обоснованию необходимости отказа в данной политической ситуации от требования республики, ибо, считал он, для ее введения в России "потребуются потоки крови". Большинство делегатов съезда согласились с его доводами и высказалось за следующую формулировку § 13 программы: "Россия должна быть конституционной и парламентарной монархией. Государственное устройство России определяется Основным законом".

Совместно с В.Д.Набоковым Кокошкин внес на рассмотрение П съезда партии две резолюции: "По поводу московских событий", в которой осуждались карательные действия правительства, и "По поводу преследования печати", в которой проводилась мысль о необходимости законодательного закрепления свободы печати. На II съезде Кокошкин был избран в состав комиссии о местном самоуправлении при ЦК.

После II съезда партии, взявшего курс на подготовку выборов в Думу, Кокошкин не только принял непосредственное участие в избирательной кампании, но и показал себя прекрасным пропагандистом, подлинным мастером полемики с политическими противниками, в том числе и непосредственными конкурентами -"Союзом 17 октября". По поручению ЦК в феврале 1906 г, он подготовил блестящую полемическую брошюру "Конституционная партия перед судом Союза 17 октября", материалы которой оперативно публиковались в "Русских ведомостях". 5 марта 1906 г. ЦК поручил Кокошкину совместно с Муромцевым и А.Н.Максимовым разработать проект избирательного закона. Это поручение было выполнено столь оперативно, что уже 8-9 апреля 1906 г. законопроект был заслушан и одобрен на заседании ЦК. На этом же заседании ЦК поручил Кокошкину совместно с Ф.И.Родичевым и В.Д.Набоковым подготовить проект закона о правах национальностей. Одновременно было решено избрать Кокошкина в комиссию ЦК по выработке законопроекта о выборах в земские и городские учреждения.

В ходе избирательной кампании в I Думу Федор Федорович неоднократно выступал на предвыборных собраниях в Москве, в уездных городах Московской губернии и в Калуге. "Каждое его выступление на политических митингах, - вспоминал Кизеветтер, - было истинным его триумфом". Слушателей прежде всего привлекала предельная ясность и четкость мысли оратора, неотразимость и убедительность его аргументов, глубокое знание обсуждаемых вопросов и широта политического кругозора. "Кто слушал его впервые, - писал Кизеветтер, - тот в начале его речи испытывал недоумение и спрашивал себя, на чем же основана слава этого оратора? Произношение Кокошкина не чисто, он не выговаривал некоторых звуков, шепелявил; его голос был однообразно криклив, лишен музыкальных модуляций. Казалось, в первые минуты, что такой оратор должен скоро утомить слушателей. А между тем через несколько секунд после начала его речи вся аудитория, хотя бы в ней было немало и его политических противников, уже с величайшем подъемом внимания, не дыша от восхищения, следила за каждым его словом, готовая часами сидеть, не шелохнувшись, под обаянием его чар".

14 апреля 1906 г. Кокошкин был избран Московским городским избирательным собранием депутатом I Думы. Депутаты Думы единодушно избрали его товарищем секретаря, членом многих думских комиссий (для составления проекта ответного думского адреса, для подготовки Наказа, о неприкосновенности личности, о свободе собраний, о гражданском равенстве, бюджетной, редакционной). 26 апреля 1906 г. Кокошкин был рекомендован ЦК в состав комитета парламентской группы, а вскоре стал членом бюро думской кадетской фракции. По поручению ЦК Кокошкин выступал в качестве докладчика во фракционной комиссии по выработке законопроекта о местном самоуправлении. Вместе с Петрункевичем, Набоковым, Родичевым, А.А.Мухановым, Винавером Федор Федорович входил в состав думской распорядительной комиссии, задачей которой было оперативное принятие тактических решений и подготовка заявлений от имени партии по самым неотложным вопросам.

В течении 72 дней работы I Думы Кокошкин 10 раз поднимался на думскую трибуну (в ответ на декларацию Совета министров, о гражданском равенстве, о политической амнистии, о неприкосновенности депутатов, об аграрных беспорядках на местах и земельных комитетах, о свободе собраний, о погроме в Белоруссии, об аграрном обращении Думы к населению). Его блестящие по содержанию и форме выступления являлись образцом подлинного ораторского искусства. По решению думской кадетской фракции речи Кокошкина в I Думе были изданы отдельной брошюрой.

Первое выступление Кокошкина с трибуны I Думы прозвучало 13 мая 1906 г. в ответ на декларацию правительства, с которой выступил премьер-министр И.Л.Горемыкин. В нем власть обвинялась в полной неосведомленности по целому комплексу проблем: об избирательном праве, об амнистии, исключительных положениях и, в особенности, о неприкосновенности частной собственности. "Всякий юрист, подчеркнул Кокошкин, - получивший юридическое образование знает, что институт частной собственности обладает неприкосновенностью по отношению к частным лицам, но не по отношению к государству. Государство всегда может отчуждать, раз для государства необходима частная собственность. Неприкосновенность ее заключается лишь в том, что владелец отчуждаемого имущества получает справедливое вознаграждение".

Широкое общественное звучание получили две его речи 5 июня 1906 г. о гражданском равноправии. От имени 151 депутата Кокошкин внес на рассмотрение Думы проект основных положений закона о гражданском равенстве и выступил с его обоснованием. Он особо подчеркнул, что "установление гражданского равенства есть не только дело справедливости, это есть дело государственной необходимости. Если мы хотим действительно соорудить новое государственное здание, мы должны помнить, что у нас юридически, по нашему законодательству, в настоящее время нет народа, нет нации, в юридическом смысле слова; у нас есть только отдельные группы населения, отдельные племена, национальности и сословные группы, подданные одной власти, но они одного юридического целого не составляют. У нас нет до сих пор общих гражданских прав, есть только права состояния, у нас и суд приговаривает не к лишению гражданских прав, а к лишению прав состояния. Народа, нации в политическом смысле этого слова у нас нет. Нация - необходимый фундамент современного правового государства. Она у нас организуется фактически, но нужно ее организовать и объединить юридически, нужно создать русский народ в юридическом смысле этого слова, нужно создать нацию, а таковой в наше время может быть только союз свободных, равных граждан /Аплодисменты/."

Большой общественный резонанс вызвала речь Кокошкина по поводу Белостокского погрома 29 июня 1906 года. Вступив в острую полемику с лидером думской фракции октябристов М.А.Стаховичем, пытавшимся оправдать действия центральных и местных властей, Кокошкин, взяв на вооружение исходный тезис своего предшественника на думской трибуне, заявил: "Я согласен с ним в одном: есть нравственный уровень, ниже которого не может опускаться правительство ни в одной цивилизованной стране... Наше бюрократическое правительство опустилось ниже этого уровня. В этом заключается великий позор!... Именно в интересах нашего национального самолюбия, именно в интересах чести и достоинства России мы должны заклеймить все то, что есть позорного в России, как бы высоко оно ни стояло, и мы должны удалить от власти все то, что опускается ниже известного нравственного уровня; и только таким путем мы поддержим честь и величие, и достоинство России".

Ораторское дарование Кокошкина сделало его имя широко известным в демократических кругах России, закрепило за ним славу выдающегося русского парламентария. "В истории нашей парламентской жизни, - писал Винавер, - едва ли найдется два - три имени, которые могут с ним делить славу первых парламентариев в России".

Преждевременный роспуск, а точнее разгон, I Думы со всей остротой поставил перед руководящей парламентской фракцией - кадетами дилемму: либо беспрекословно подчиниться царскому указу и мирно разъехаться по домам, либо ответить протестом на провокационные действия правительства и призвать избирателей к пассивному сопротивлению. Кокошкин, являвшейся, по образному определению Милюкова, "нашим главным экспертом по конституционным вопросам", считал роспуск Думы антиконституционным актом и поэтому находил вполне оправданным "построить протест на принципе пассивного сопротивления".

Значительная часть депутатов I Думы /кадеты, трудовики, социал-демократы/ направились в Выборг, где в финской гостинице "Бельведер" приняли участие в обсуждении и принятии воззвания к избирателям с призывом оказать пассивное сопротивление власти: не платить налоги, изымать сбережения, бойкотировать рекрутский призыв. Приняв участие на всех стадиях разработки текста Выборгского воззвания, Кокошкин был убежден в том, что именно таким путем "можно научить народ лояльному пассивному сопротивлению". Несмотря на обострившуюся болезнь, высокую температуру, Федор Федорович вошел в состав шестичленной редакционной комиссии по окончательной доработке воззвания. Когда все уже устали, его попросили внести итоговую редакционную правку в текст воззвания. "Он, - вспоминал Винавер, - чувствовал себя скверно, был возбужден и переутомлен, но не отказывался, засев за боковой столик, принялся было даже за работу. Через несколько минут я подошел к нему и заметил, что он совсем болен, его знобило от простуды, лицо все горело. Я упросил его отправиться домой".

Подписавшие Выборгское воззвание депутаты, в том числе и Кокошкин, были привлечены особым присутствием Петербургской судебной палаты к суду. На знаменитом Выборгском процессе, состоявшемся 12-18 декабря 1907 г. в Петербурге, Кокошкин выступил с речью в защиту действий депутатов, подписавших воззвание. "Мы, - заявил он, - хотели способствовать тому, чтобы Россия сделалась страной свободной, правовым государством, где право было бы поставлено выше всего, где праву подчинены были бы все от высшего представителя власти до последнего гражданина. Мы хотели сделать Россию страной счастливой и процветающей. Мы знали, что для этого путь только один - поднять благосостояние низших трудящихся классов населения. Мы хотели сделать Россию страной сильной и могущественной единством, не внешним насильственным единством, а единством внутренней организации, которое совместимо с разнообразием местных условий с разными особенностями всех народностей, ее населяющих". По его мнению, Выборгское воззвание представляло собой "средство защиты конституции в исключительных случаях и находится в полном соответствии с духом конституционного строя". Характеризуя политические условия, в которых оно принималось, он сказал: "пред нами грозно встала тогда возможность стихийно-беспорядочно-кровавых столкновений, вызванных роспуском Думы. В этот критический момент мы сочли необходимым указать народу другое средство защиты его прав, средство, известное под названием пассивного сопротивления - средство, заключающееся в отказе от платежа налогов и от явки к исполнению воинской повинности правительству, посягнувшему на права народных представителей". "Это средство, - продолжал Кокошкин, - наши противники называли средством революционным, но нельзя не обратить внимания, что к этому средству на Западе прибегали самые конституционные, самые мирные и лояльные партии, к нему прибегали те народы, наиболее известные своей приверженностью к закону, своей преданностью к началу своего исторического права". Поэтому, делал вывод Кокошкин, Выборгское воззвание и представляло собой "крайнее средство защиты конституции, это действие, укрепляющее основы государственности, пробуждающее сознательное отношение граждан к своим обязанностям".

Петербургская судебная палата приговорила подписавших Выборгское воззвание к трехмесячному одиночному тюремному заключению с последующим лишением прав быть избранными не только в Государственную Думу, но и в органы местного самоуправления. Еще до Выборгского процесса, 29 января 1907 г. московское дворянство исключило Кокошкина и других московских депутатов-дворян из своего состава. Характерно, что Кокошкин категорически отказывался "дать объяснения" дворянскому собранию о своих политических действиях после роспуска Думы, считая, что он был избран в нее не дворянством, а городскими избирателями. В его защиту выступило пять человек, среди них кн. Е.Н.Трубецкой и кн. Павел Д.Долгоруков. Однако дворянское собрание закрытой баллотировкой большинством 260 голосов против 92 приняло решение исключить Ф.Ф.Кокошкина из своего состава. "Объявление результатов баллотировки, - вспоминал Джунковский, - было встречено гробовым молчанием". С 13 мая по 11 августа 1908 г. Кокошкин вместе с другими депутатами - перводумцами отбывал наказание в одиночной камере таганской губернской тюрьмы.

После освобождения из тюрьмы Кокошкин решил вплотную заняться публицистикой, вернулся к преподавательской работе. Еще с декабря 1906 г. по апрель 1907 г. он исполнял обязанности редактора московской кадетской газеты "Новь". Однако в связи с обострением болезни весной 1907 г. вынужден был оставить этот пост и на несколько месяцев уехать на лечение за границу. Возвратившись в конце лета 1907 г. в Москву, он с начала учебного года начал читать курс лекций по истории русского государственного права в ряде учебных заведений: университете, Коммерческом институте, Народном университете им. А.Л.Шанявского, Высших женских юридических курсах. С конца 1907 г. он становится постоянным сотрудником газеты "Русские ведомости", регулярно публикуя в ней статьи по самому широкому спектру проблем: о парламентаризме, национальном вопросе, о положении старообрядцев. Одновременно он печатал свои статьи, фельетоны, юмористические заметки в газетах "Дума", "Путь", "Право", "Речь", в журналах "Новый путь", "Русская мысль", "Финляндия", "Юридический вестник", "Юридическая библиография". Ряд его статей был опубликован во французской газете "Le Radical" и в женевской "Le Geneiois". Кроме того, он участвовал в непериодических изданиях юридического факультета Московского университета: "Сборник правоведения" и "Общественные знания".

Обладая великолепным литературным языком, Кокошкин с одинаковым мастерством выступал и в роли ученого-теоретика, и ведущего лидера кадетской партии, и фельетониста. "И горе было тому, - писал Кизеветтер, - кто при этом попадал на зубок его искрометного остроумия". Недаром Кокошкин часто подписывал свои статьи и фельетоны псевдонимом - "debater". "Однажды, - вспоминал Кизеветтер, - один английский парламентарий, попавший на заседание одного из земских съездов, пришел в восторг от полемической диалектики Кокошкина и воскликнул: "вот прирожденный дебатор". Это выражение понравилось Федору Федоровичу и он взял его в качестве своего псевдонима.

Помимо занятий юриспруденцией и публицистикой, Кокошкин с большим увлечением занимался изучением богословских проблем, в частности, канонического права. Он внимательно следил за литературными дебатами и поэтическими новинками. В своем дневнике М.Ф.Кокошкина зафиксировала его слова: "Я сплошной шарлатан во всех отраслях, кроме чтения стихов. Это единственное, что я умею". Федор Федорович был дружен с Вяч. Ивановым, В.Брюсовым, А.Белым, Ю.Балтрушайтисом. Скульптор А.С.Голубкина просила его позировать.

Кокошкин являлся действительным членом ряда московских обществ: юридического и свободной эстетики.

Огромное внимание Кокошкин уделял партийной работе. Еще в сентябре 1907 г. он был избран членом комиссии по университетскому вопросу; в 1908-1909 гг. активно занимался разработкой финляндского вопроса. На ноябрьской партийной конференции 1909 г. при ЦК была создана специальная комиссия по финляндскому вопросу, которую возглавил Ф.Ф.Кокошкин. 27 ноября 1909 г МО ЦК поручил ему разработать основные положения по финляндскому вопросу. 13 декабря 1909 г. его доклад был уже готов и заслушан на заседании ЦК. Такая оперативность в исполнении сложнейших партийных поручений - одна из характерных черт Ф.Ф.Кокошкина. Недаром лидер кадетом Милюков, образно называл его "блюстителем принципов" кадетской партии. Отмечу, что позиции Милюкова и Кокошкина совпадали по многим принципиальным стратегическим и тактическим вопросам. "При некоторой дозе личного доктринаризма, - вспоминал педантичный Милюков, - Кокошкин умел защищать коллективное решение, раз оно было принято. Я не помню другого случая, когда взаимное понимание с кем-либо доходило бы у меня до предвидения общего хода мысли по всякому отдельному вопросу. Наши передовицы - мои в "Речи" и его в "Русских ведомостях" - часто совпадали и по темам, и по способам доказательства".

В феврале 1911 г. Кокошкин вместе с большой группой преподавателей покинул Московский университет. Это был принципиальный поступок. 1 февраля 1911 г. Кокошкин отказался читать лекцию при наличии полицейской охраны, о чем он заявил студентам, а затем проинформировал и ректора. На другой день, 2 февраля, пришло известие об увольнении университетского президиума и Кокошкин вместе с другими преподавателями подал в знак протеста прошение об отставке, но, в отличие от других преподавателей, он был уволен не по прошению, а устранен от чтения лекций попечителем учебного округа по предложению министра просвещения. Лишенный права преподавания в университете, он продолжал читать курс лекций в Народном университете им. А.Л.Шанявского и на Высших женских юридических курсах.

С 1911 г. значительно возросла интенсивность партийной деятельности Кокошкина. В ноябре 1911 г. на пленарном заседании ЦК он выступил с большим докладом об избирательной платформе партии по выборам в IV Государственную Думу, заявил о необходимости заключения соглашения с прогрессистами. ЦК поручил ему подготовить специальную брошюру с критикой избирательного закона 3 июня 1907 года. В связи с обострением внешнеполитической обстановки в период балканских войн Кокошкин занял последовательную патриотическую позицию, 22 октября 1912 г. на заседании МО ЦК он заявил: "Балканский вопрос так жизненно важен, что мы не можем не выразить относительно его своего мнения. Проливы - жизненный вопрос для России. Распределение сил на Балканском полуострове также далеко не безразлично. Наши симпатии должны быть, конечно, на стороне славян. Нельзя забывать об обязанности нашей культуры, а также о том, что происходит борьба стран с демократической конституцией /за исключением Черногории/ против страны, представляющей собой военную деспотию с призрачными конституционными формами". Настаивая на том, что кадетам следует избегать любого проявления шовинизма, Кокошкин вместе с тем считал, что не следует и становиться на точку зрения, что "войны следует избегать какой бы то ни было ценой". По его мнению, говорить "теперь о военной неподготовленности России было бы также неуместно. Избегая указывать на военную неподготовленность, следует в то же время выяснить, что правительство и правые создают внутреннюю смуту".

С осени 1912 г. Кокошкин стал настаивать на необходимости радикализации думской тактики, считая, что назрел момент внести законопроект о всеобщем избирательном праве. "Если мы, - заявил он, - не будем считаться с городской демократией, в широком смысле, мы будем выкинуты за борт, а мы представляем идеи либеральной демократии, и если течение, нами представляемое, будет раздавлено, то это будет грозить вредом и общему политическому положению страны, так как либерально-демократическое течение будет вытеснено социалистическим, как это имело место в Германии и Австрии в противоположность той здоровой эволюции, которая совершается в Англии на почве либерально-демократических идей". 20 октября 1913 г. на заседании МО ЦК Кокошкин был избран в состав комиссии по национальному вопросу. 23-24 марта 1914 г. на пленарном заседании ЦК он принял участие в обсуждении украинского вопроса. В своем выступлении Кокошкин самым решительным образом высказался против пересмотра программы партии по национальному вопросу, заявив при этом: "И вдруг все эти вопросы сразу станут пред партией, результат будет ясен: гибель будет грозить с двух сторон, - или там, на окраинах, выйдут из партии, или здесь, в центре. Если вопросы о национальной автономии будут поставлены конкретно, то в ближайший следующий момент освободительное движение потерпит неизбежное крушение, так как неизбежны будут столкновения между самыми недержавными народностями". 23 апреля 1914 г. на заседании ЦК Кокошкину было поручено: 1) предоставить доклад по общей постановке национального вопроса в программе кадетской партии; 2) дать заключение о возможных соглашениях с финнами "на почве исторических актов"; 3) подготовить обзор остальных вопросов, в том числе украинского, польского и общекавказского.

В годы первой мировой войны национальные проблемы в полиэтнической стране приобрели особую остроту. "Из всех вопросов нашей внутренней жизни, - писал Кокошкин, -выдвинувшимися в непосредственной связи с войной, первое место принадлежит бесспорно национальному вопросу". Осознавая политическую значимость национального вопроса во время войны, он подчеркивал: "Идущие в бой инородцы должны знать, что они идут на защиту общего отечества, которое для них не чужой, а свой дом, в котором есть место для свободной жизни и развития их народности. Население окраин, угрожаемых неприятельских нашествием, должно чувствовать себя живой неразрывной частью государственного организма, связанной с его центром своими насущными жизненными интересами".

13 сентября 1914 г. на заседании ЦК Кокошкину было дано поручение: подготовить доклад о будущем государственном устройстве Польши. В течение нескольких месяцев он напряженно работал над "Проектом закона об устройстве царства Польского", который в ЦК по праву называли "проектом Ф.Ф.К.". Его обсуждению было посвящено несколько заседаний ЦК /18 и 19 апреля, 3 и 8 мая 1915 г./. Основное содержание проекта сводилось к следующему. Царство Польское должно было и впредь составлять "нераздельную часть государства Российского", и, следовательно, подлежало "действию общегосударственных законов и установлений". Польша в этнографических границах выделялась в особую автономную единицу с законодательным однопалатным сеймом, избранным на основе всеобщего избирательного права. К компетенции сейма были отнесены такие вопросы как установление и отмена налогов, податей и повинностей /за исключением государственных монополий, таможенных пошлин и акционерных обществ/, рассмотрение и утверждение бюджета и др. Посреднические функции между сеймом и царем предстояло осуществлять особому статс-секретарю, назначаемому царем. Во главе управления Польши должен был находиться наместник, также назначаемый и увольняемый царем. Наместнику передавались вопросы назначения и увольнения министров, а за монархом оставались права роспуска сейма и утверждения всех принимаемых им законов. Проект предусматривал отмену вероисповедальных ограничений, вводил употребление "местных языков" как в делопроизводстве, так и в преподавании. Официальным языком сношений между польскими и общегосударственными учреждениями, а также ответов на обращения русских подданных оставался исключительно русский язык.

Фактически "проект Ф.Ф.К." стал своего рода моделью для разработки других национальных вопросов, в частности, финляндского и литовского.

В связи с обострившимся летом 1915 г. политическим кризисом и новой постановки вопроса о создании ответственного министерства, инициированного в IV Думе фракцией прогрессистов, Кокошкин, как и Милюков, придерживался более умеренной позиции, считая данный лозунг несвоевременным. 1 июня 1915 г. на заседании ЦК он заявил: "Можно только требовать улучшения министерства технически и введения в него нескольких видных общественных деятелей". 9 августа 1915 г. на заседании ЦК он говорил: "Мало сказать, долой правительство, но надо подготовить, что поставить на его место". Кокошкиным была издана специальная брошюра "Об ответственном министерстве" /1915/, в которой дан анализ различных формул "правительство национальной обороны", "общественное министерство", "коалиционное министерство", "министерство общественного доверия", "ответственное министерство", дебатируемых в общественных и политических кругах. Считая требование "ответственного министерства" в принципе более оптимальным, Кокошкин, как опытный политик, понимал, что в данной ситуации и существующей расстановке политических сил в стране его реализовать невозможно. При этом он привел два важных аргумента: во-первых, "сейчас нельзя настаивать на образовании ответственного министерства, не будучи заранее уверенным в наличии обеспечивающего ему устойчивое существование прочного большинства" и, во-вторых, "Дума по своему составу не является отражением страны, и поэтому и ответственность министерства перед Думой сама по себе не означает ответственности его перед страной". По его мнению, в данной политической ситуации более реалистичным представляется формирование коалиционного министерства, состоящего из либеральных бюрократов и видных представителей думских оппозиционных партий. Одновременно он высказывался за сохранение и поддержку думского Прогрессивного блока, мотивируя это тем, что "борьба за власть должна вестись парламентским оружием, т.е. через блок".

3 января 1916 г. на съезде кадетских комитетов подмосковных губерний Кокошкин выступил с аналитическим программным докладом "Об общем политическом положении". Проанализировав политическую ситуацию в стране, он обратил внимание на два момента; во-первых, все попытки оппозиции добиться создания министерства общественного доверия чисто парламентскими средствами потерпели крах, и, во-вторых, русское общество вернулось "к старой мысли о революционном перевороте". Однако сам докладчик считал, что революция во время войны представляется невозможной, ибо она привела бы Россию к военному поражению. Именно безвыходность ситуации и порождает "пессимизм русского общества". После констатации этих непреложных фактов Кокошкин все же вынужден был признать, что в принципе "нельзя отрицать возможность революции после войны, хотя еще нельзя считать доказанной ее неизбежность". Суть же дела, по его мнению, состоит "не в том, что будет или не будет революции, а будут ли достигнуты те цели, для достижения которых многие считают революцию необходимой".

В общественном мнении России, продолжал Кокошкин, всегда придавали революции "слишком большое значение", причем расценивали ее "исключительно как отрицательную разрушительную силу", которая должна смести существующий режим. Однако при этом, к сожалению, мало думали о том, чем же заменить самодержавие. В итоге Кокошкин пришел к пессимистическому выводу о том, что если все же произойдет революционное разрушение старого строя, то в стране неизбежно установиться "военная диктатура и реакция". Поэтому, считал он, "революция тогда только имеет значение, когда общество внутри себя готово к созданию нового строя, когда оно сговорилось и относительно основ этого строя, и относительно способа его осуществления". В настоящий же момент такой готовности у русского общества нет. Поэтому, как и в 1905 г., получиться та же самая картина, а именно власть вновь окажется в руках организованных сил -дворянства и бюрократии. Свое выступление Кокошкин заключил следующими словами: "Не нужно возлагать преувеличенных надежд ни на революцию, ни на переворот иного рода. Дело не только в устранении от власти тех элементов, которые сейчас ею обладают, а во внутренней готовности общества взять власть в свои руки". В данный момент общество "не имеет внутри себя готового плана новой организации. Оно не сговорилось и не может сговориться в короткий срок о новом строе". В самый решительный момент, как это уже было в 1905 г., в обществе будут выставлены одновременно самые разнообразные требования:

"Одни будут стремиться к парламентарной монархии, другие к республике, третьи к социальному перевороту, четвертые к федерализму. Не будет также тактической согласованности. В результате явиться военная диктатура". Поэтому в создавшейся ситуации "самая важная и настоятельная внутриполитическая задача" состоит не в подготовке революции, а в "организации и объединении всех общественных сил страны". В ходе реализации этой стратегической задачи "мы одновременно и поможем обороне, и подготовим различное участие общества во власти". Представляется, что в этих общетеоретических рассуждениях Кокошкина выражена квинтэссенция либеральной политики в условиях нарастания политического кризиса в России.

Февральскую революцию 1917 г. Кокошкин принял как необходимую оборонительную меру в виду нависшей над страной смертельной опасности поражения в войне. Вместе с тем, вспоминал Кизеветтер, Федор Федорович неоднократно высказывался в том смысле, что "Временное правительство не устоит под напором все усиливающегося революционного урагана и нам придется пройти через все стадии революционного процесса и испытать все ужасы его крайних выражений".

Кокошкин вместе с Винавером участвовал в подготовке первого воззвания Временного правительства. Его друг и соавтор вспоминал: "Вот мы опять с вами, - говорил он, - смотрите, какая тут символика. Помните, как в летнюю ночь в Выборге писали мы вдвоем завет 1-й Думы. Теперь меня просят сочинить первый привет свободной России, манифест Временного правительства. Давайте опять сочинять вместе. Начнем с того, чем кончили 11 лет тому назад". 10-13 марта 1917 г. на пленарном заседании ЦК Кокошкин был включен в состав комиссии, перед которой была поставлена задача: разработать комплекс вопросов, связанных с предстоящим созывом и деятельностью Учредительного собрания. 20 марта 1917 г. Кокошкин вместо В.А.Маклакова был назначен на пост председателя Юридического совещания при Временном правительстве. Это совещание тогда образно называли "маленькой законосовещательной камерой". Его задача состояла в том, чтобы разработать оптимальную модель государственного устройства России. На председателя Юридического совещания были возложены довольно широкие обязанности: организация делопроизводства, подбор штата служащих, выработка программы деятельности. Председателю совещания был установлен довольно высокий оклад в размере 1050 руб. в месяц, в его личное распоряжение представлен специальный экипаж.

25 марта 1917 г. по поручению ЦК Кокошкин выступил с докладом на VII съезде кадетской партии, в котором теоретически и политически обосновал необходимость изменения § 13 программы о форме государственного устройства. Мотивируя отказ партии от требования парламентарно-монархического строя, Кокошкин заявил: "Мы никогда в своем большинстве не считали монархию, хотя и парламентарную, наилучшей формой правления, никогда монархия конституционная и парламентарная не была для нас, как для монархистов, в точном значении этого слова, тем верховным принципом, которому бы мы подчиняли всю нашу политическую программу. Монархия была для нас тогда не вопросом принципа, а вопросом политической целесообразности". Отметив, что любые формы государственного правления, в том числе и монархическая, являются не конечной целью, а всего лишь средством, при помощи которого "мы рассчитывали приблизиться к осуществлению наших политических идеалов, к осуществлению тех принципов, которые мы кладем в основу нашей программы". Он напомнил делегатам съезда, что кадетская программа основывается на трех исходных принципах: "I) в отношении государства мы отстаиваем всегда неприкосновенность начал гражданской свободы и равенства; 2) обеспечение полного господства народной воли; 3) осуществление начал социальной справедливости, широких реформ, направленных к удовлетворению справедливых требований трудящихся классов". Подчеркнув, что "человечество постепенно врастает в новый социальный строй", Кокошкин заявил, что "задача демократических партий заключается в том, чтобы всеми силами способствовать возможно более успешному, быстрому и безболезненному ходу этого процесса".

Сделав краткий экскурс в историю. Кокошкин напомнил делегатам, что в 1905 г. партия, вынужденная учитывать условия "тогдашнего политического момента", высказалась за парламентарную монархию, что, безусловно, было компромиссом "между началом народоправства и началом абсолютизма". Парламентарная монархия и стала переходной ступенью от абсолютизма к народоправству. Причем в тех реальных условиях этот переход мог бы совершиться "наиболее легким образом". Одновременно партия вынуждена была учитывать психологию большинства населения, особенно крестьянства, продолжавшего наивно верить "в монархический символ". Поэтому, подчеркнул докладчик, мы не считали тогда себя вправе навязывать народу "наши собственные идеалы".

Ситуация коренным образом изменилась после Февральской революции. Монархия, как подгнившее дерево, пала, и демократическая республика стала реальным фактом. Кокошкин привел слова патриарха русского либерализма И.И.Петрункевича о том, что "монархия совершила над собой акт самоубийства". Однако и в данной ситуации партия "не вправе предрешать воли народа, которая выразиться в Учредительном собрании". "Мы, - заявил Кокошкин, - должны признать и признаем за Учредительным собранием всю полноту его власти в этом деле, и мы должны сказать, что мы преклонимся перед волей народа, какова бы эта воля не была". Тем не менее партия не вправе быть индеферентной по отношению к форме государственного устройства. В ходе избирательной кампании в Учредительное собрание она должна "убеждать народ принять республиканский образ правления, при котором наш демократический принцип господства воли народа осуществляется в самом полном и чистом виде".

В докладе Кокошкина поставлен ряд актуальных проблем, имеющих современное звучание. Во-первых, он подчеркнул, что республика не должна быть абсолютной, принцип разделения властей должен быть во что бы то ни стало сохранен. Применительно к России наиболее оптимальной формой государственного устройства, по убеждению Кокошкина, является именно парламентский тип республики. Во-вторых, он обстоятельно остановился на механизме избрания президента республики и пределах его прав. В России, заявил Кокошкин, "всенародное избрание, ставящее так высоко президента, наделяющее его огромными фактическими возможностями влияния, может быть опасно для свободы, оно может быть сделать должность президента республики, как это и было в некоторых странах, объектом стремлений для всевозможных честолюбцев, которые, выступая на этом поприще, могут приобрести широкую популярность в стране различными широкими обещаниями, которые они впоследствии нарушают и для которых подобное всенародное избрание служит мостом к государственному перевороту". Поэтому "мы признаем необходимым с парламентаризмом соединить избрание президента республики народным представительством". Россия, делал общий вывод Кокошкин, должна быть демократической парламентской республикой. Законодательная власть должна принадлежать народному представительству. Во главе исполнительной власти должен стоять президент республики, избираемый на определенный срок народным представительством и управляющий через посредство ответственного перед народным представительством министерства.Исходя их этих общетеоретических положений Кокошкина, VII съезд партии внес изменения в параграф 13 программы о государственном устройстве России.

На VIII съезде кадетской партии /май 1917г./ Кокошкин выступил с докладом "Об автономии и правах национальностей". Подчеркнув свою неизменную приверженность принципу сохранения "единой и неделимой" России, он заявил, что в условиях политической дестабилизации и усиления конфронтации в сфере национальных отношений разделение страны по национально-территориальному принципу является неприемлемым. В противном случае это привело бы "к полному разрушению государственного единства России и к установлению не федерации /союзного государства/, а конфедерации /союза государств/". Не отрицая, что в перспективе Россия может стать федеративной республикой, Кокошкин был убежден в том, что в данных конкретно-политических условиях "немедленный переход к федерации осложнило бы до крайности введение самой республиканской конституции". Наиболее же оптимальным решением национального вопроса он считал предоставление народностям не территориальной, а широкой культурно-национальной автономии с одновременным осуществлением децентрализации управления и законодательства.

21 мая 1917 г. постановлением Временного правительства Кокошкин был назначен председателем Особого совещания для изготовления проекта положения о выборах в Учредительное собрание с оставлением его сенатором первого департамента Правительствующего Сената и председателем Юридического совещания. По его инициативе и непосредственном участии были разработаны как общетеоретические принципы избирательной системы по выборам в Учредительное собрание, так и конкретные вопросы: о сроках его созыва и оптимального количества депутатов, структуре и пределах компетенции. По мнению Кокошкина, наиболее реальным сроком созыва Учредительного собрания является либо конец лета, либо начало осени 1917 г., а более справедливой была бы пропорциональная избирательная система, позволяющая более полно и равномерно представить интересы различных групп населения и политических партий. Главная задача Учредительного собрания - выработка и принятие конституции, установление демократической республиканской формы правления, а также разрешения других неотложных задач государственной важности: социальных, национальных, конфессиональных. После реализации этих задач Учредительное собрание должно было уступить место "новому законодательному порядку, который это Учредительное собрание создаст".

Кокошкину принадлежит ключевая роль в разработке основных принципов управления страной в переходный период. Согласно подготовленному им проекту. Учредительное собрание еще до принятия конституции должно было организовать на началах парламентаризма временную правительственную власть. Собрание должно было избрать временного президента, который через ответственное министерство осуществляет исполнительные властные функции. Характерно, что временный президент должен был избираться тайным голосованием на срок, не превышающий один год. Он наделялся правами "почина по делам законодательства" и издания указов, контроля за исполнением законов. Кроме того, временный президент являлся руководителем внешней политики, главнокомандующим вооруженными силами страны, назначал и увольнял председателя Совета министров и министров, должностных лиц гражданского и военного ведомства, которые, согласно конституции, назначались и увольнялись верховной властью. Временный президент исполнял председательские функции во время заседаний Совета министров. Однако его указы и распоряжения должны были скрепляться подписями председателя Совета министров или одним из министров и без этого не могли приводиться в исполнение.

Временное правительство неоднократно предлагало Кокошкину занять различные министерские посты - народного просвещения, юстиции, а также специально для него созданный пост министра Учредительного собрания. В одной из бесед с Винавером Федор Федорович заявил: "На все эти административные посты меня не тянет. Не считаю себя годным для них. Не удивляйтесь тому, что вам скажу: единственный пост, который я занял с искренним интересом: это пост обер-прокурора Святейшего Синода. Тут я мог кое-что сделать; у меня есть на этот счет свои идеи". Он долго отказывался и от председательствования в Особом совещании для разработки проекта положения о выборах в Учредительное собрание, предлагая вместо себя то Г.В.Плеханова, то Н.В.Чайковского. Но когда он все же дал свое согласие, то отдавал делу всю свою душу, ибо, по свидетельству Винавера, считал, что "оно приближало его к заветной цели: созданию на Руси правильного парламента".

Близкие друзья единодушно отмечали, что в натуре Кокошкина не было "ни тщеславия, питающего властолюбие, ни достаточного сознания собственной силы к власти". Это наблюдение Винавера подтверждает и кн. В.А.Оболенский: "Человек с обширным образованием и широкими взглядами, притом всей душой преданный общественному делу, он, однако, был недостаточно честолюбив и властолюбив и, может быть, слишком скромен для большой политической карьеры". Больших трудов стоило ЦК партии уговорить Кокошкина занять пост государственного контролера во втором составе коалиционного Временного правительства. Будучи вообще противником участия кадетов в коалиционном правительстве А.Ф.Керенского, Кокошкин, скрепя сердцем, вынужден был подчиниться решению ЦК. Как вспоминал Кизеветтер, "именно ему партия хотела доверить руководство своей политикой в правительстве". Характерно, что когда в это тревожное время "среди членов партии возникали разговоры о том, кто мог бы стать ее лидером в случае болезни или смерти Милюкова, все единодушно называли Кокошкина".

Согласившись занять пост государственного контролера, Кокошкин 3 июля 1917 г. подал заявление об увольнении от должности председателя и члена Юридического совещания. 10 июля Временное правительство удовлетворило его просьбу, сохранив, однако, за ним пост председателя Особого совещания для изготовления проекта положения о выборах в Учредительное собрание. Вскоре полностью разочаровавшись в способности Керенского повлиять на развитие революционного процесса в стране, Кокошкин какое-то время возлагал надежду на установление военной диктатуры в лице генерала Л.Г.Корнилова. После же поражения корниловского выступления он вышел в отставку, всецело сконцентрировав свое внимание на выработке избирательного закона по выборам в Учредительное собрание.

По решению ЦК Кокошкин принимал участие в избирательной кампании и был избран по списку партии народной свободы депутатом Учредительного собрания. Как известно, первоначально созыв Учредительного собрания планировался на 28 ноября 1917 г. Эту дату созыва Учредительного собрания решили сохранить и большевики. "Друзья, " вспоминал Кизеветтер, " уговаривали Кокошкина поберечь себя и не ехать в Петербург на верную смерть. Он отвечал с простотой истинного героизма: "Я не могу не явиться туда, куда меня послали мои избиратели. Это значило бы для меня изменить делу всей моей жизни".

Утром 27 ноября 1917 г, Ф.Ф. и М.Ф.Кокошкины прибыли из Москвы в Петроград. Вечером на квартире гр. С.В.Паниной состоялось заседание ЦК кадетской партии, на котором обсуждался вопрос об открытии на следующий день Учредительного собрания. По мнению присутствующих, открытие Учредительного собрания является неправомерным, ибо в Петроград еще не прибыло то количество депутатов, которое было необходимо для кворума. В связи с этим предлагалось объявить вместо полномочного собрания обычное совещание, избрать временного председателя и так собираться до тех пор, пока в Петроград не съедутся большинство депутатов. Заседание ЦК затянулось до позднего вечера и некоторые его участники, в том числе А.И. Шингарев, Ф.Ф. и М.Ф. Кокошкины, кн. Павел Долгоруков, остались ночевать у Паниной. 28 ноября в 7.30 утра все они, включая и гр. Панину, были арестованы. Характерно, что арест производил бывший студент Кокошкина Гордон. Предъявляя ордер на арест, он заявил, что все арестованы, потому, что "не хотели признавать власть народных комиссаров".

Арестованных на автомобилях под охраной солдат латышского полка доставили в Смольный и разместили в комнате N 56, в которой тогда располагалось следственная комиссия. Здесь их продержали до часу ночи 29 ноября, а затем под охраной латышей отправили на автомобилях по камерам, их долго держали сначала на морозе, а затем в караульном помещении. "Долгоруков и Кокошкин, - записал в своем дневнике Шингарев, - принялись объяснять солдатам, какое преступление они делают, лишив свободы членов Учредительного собрания. Солдаты молчали, один из них сказал: - "Да мы что, мы лишь исполняем приказания". - Так говорили при царе, - сказал Кокошкин. Разве можно исполнять незаконные приказания - "Вы - всe! - сказал я солдатам, "потому что только вами они и держаться. Без вашей вооруженной силы - они никто". Войдя в караульное помещение, кн. Долгоруков спросил Шингарева: "Какую бы вы речь сказали в Учредительном собрании? Тот ему ответил: "Я сказал бы речь о том, что русская революция сама себя убивает".

Лишь в половине третьего ночи арестованные были препровождены в Трубецкой бастион и размещены по одиночным камерам. Больному Кокошкину досталась самая холодная камера N 53. В отличие от московской губернской тюрьмы, где он летом 1908 г. отбывал трехмесячный срок, в Трубецком бастионе было невыносимо холодно, у заключенных мерзли руки и ноги, а ночью им мешало спать электричество, кусали клопы. Питание заключенных было плохим. На рождество заключенных вообще оставили без обеда. "За последнюю неделю, - читаем в дневнике Шингарева, - четыре раза у нас был пустой суп".

У Ф.Ф. Кокошкина и А.И. Шингарева ухудшилось здоровье, и их родные стали хлопотать о их переводе в больницу. В последних числах декабря 1917 г. председатель Красного креста доктор И.И.Манухин обратился в Народный комиссариат юстиции с просьбой, подкрепленной свидетельствами о состоянии здоровья Кокошкина и Шингарева, о переводе их в Мариинскую тюремную больницу. 30 декабря Манухин сообщил Шингареву, что его и Кокошкина должны перевести в больницу.

Ситуация в Петрограде и, следовательно, и в самой Петропавловской крепости резко изменилась после покушения на В.И.Ленина 1 января 1918 года. В большевистских газетах появились статьи с требованиями "решительно и беспощадно" расправиться с "буржуазной контрреволюцией" и за каждую голову "народных вождей" "отрубить сто голов" буржуазии. Эти кровожадные призывы к расправе над "буржуазией" получили живой отклик и распространение среди солдат Петропавловской крепости. Гарнизон крепости, вспоминал Манухин, "стал бушевать, требовать мщения, крови за попытку "буржуазии" посягнуть на жизнь их вождя".

2 января 1918 г. ходатайство Манухина было рассмотрено СНК. 3 января Народный комиссариат юстиции, выполняя поручение СНК, создал специальную врачебную комиссию, которая на следующий день освидетельствовала состояние здоровья Ф.Ф.Кокошкина и А.И.Шингарева. Им было заявлено, что их переведут в больницу. Вместе с тем члены комиссии и сам Манухин предлагали им не спешить с переводом до 6 января. Дело в том, что 5 января должно было открыться Учредительное собрание и сохранялась вполне реальная опасность возникновения вооруженных столкновений на улицах Петрограда. Не случайно в день посещения медицинской комиссии Шингарев отразил в дневнике то тревожное настроение, которое было в те дни у заключенных. "Поэтому приходиться подозревать, не подстроено ли это "покушение" /имеется в виду на Ленина / нарочно, с целью именно подогреть симпатии. Возможны и такие комбинации. Говорят, что среди нашего гарнизона будто бы было решено в случае несчастья со Смольным расправиться с нами. Не знаю, верно ли это. Что касается наших сторожей, то у них, по-моему, скорее обратное настроение. Но, может быть, в крепости есть и иные части". Это, действительно, было так. Часть экстремистски настроенных солдат гарнизона Петропавловской крепости призывала к самосуду над заключенными министрами и депутатами Учредительного собрания. Поэтому А.И. Шингарев и Ф.Ф. Кокошкин стали сомневаться, стоит ли им вообще покидать Петропавловскую крепость. Лояльно настроенные к ним сторожа также стали отговаривать их от перевода в больницу. Шингареву было сказано: "Мы слышали, что Вы переводитесь в больницу. Зачем Вы это делаете, ведь у нас здесь хорошо, а там будут красногвардейцы". Но, как говориться, от судьбы не уйдешь. 5 января депутатам Учредительного собрания разрешили совместную прогулку. Больше со своими коллегами по партии А.И. Шингареву и Ф.Ф. Кокошкину увидеться не пришлось.

Утром б января 1918 г. Народный комиссариат юстиции выдал М.Ф. Кокошкиной и А.И. Шингаревой ордера на перевод Ф.Ф. Кокошкина и А.И. Шингарева из Петропавловской крепости в Мариинскую больницу. Одновременно комиссару первого городского района П.В. Михайлову было поручено обеспечить охрану заключенных. В свою очередь, Михайлов приказал начальнику отряда бомбометальщиков П.Куликову выделить наряд в составе пяти красногвардейцев для сопровождения заключенных. В него вошли рядовые Арметьев, Розин, Семенов, Ямбус, а также инструктор при районном штабе Красной гвардии С.И. Басов, который и был назначен главным.

После многочасовых мытарств и бюрократических проволочек в 6 часов вечера Ф.Ф. Кокошкин и А.И. Шингарев, которых сопровождали М.Ф. Кокошкина, А.И. Шингарева, Н.Д. Соколов, на пяти извозчиках под охраной красногвардейцев выехали из Петропавловской крепости. Уже было темно. На улице мела метель. Около 7 часов вечера заключенные прибыли в Мариинскую больницу. Их разместили на 3-м этаже...

А.И.Шингарева - в палате № 24, а Ф.Ф. Кокошкина - напротив, в палате N 27. Красногвардейцы Арметьев, Семенов и Ямбус разместились в коридоре, а Басов и Розин отправились за сменой. Перед этим Басов бесцеремонно постучал в палату Шингарева, вызвал его сестру и потребовал от нее денег, якобы для оплаты извозчиков. Получив деньги, он ушел.

М.Ф.Кокошкина и А.И.Шингарева еще некоторое время оставались в больнице. В отличие от казематов Трубецкого бастиона, в больничных палатах было тепло, уютно, кровати застелены свежим бельем. После более чем месячного заключения в холодных одиночных камерах Федор Федорович и Андрей Иванович согревались, постепенно приходили в себя, делились своими впечатлениями, В своем дневнике М.Ф.Кокошкина записала, что они с мужем в тот последний вечер говорили о поэзии. Федор Федорович вспомнил стихи А.А. Ахматовой.Около 8 часов вечера М.Ф. Кокошкина, простившись с мужем, ушла домой. А.И.Шингарева оставалась с братом до 8.30 вечера.

О том, как разворачивались дальнейшие трагические события в Мариинской больнице, скупо свидетельствуют материалы обвинительного акта по делу об убийстве А.И. Шингарева и Ф.Ф. Кокошкина, воспоминания А.И.Шингаревой и дневниковые записи М.Ф. Кокошкиной. Согласно показаниям С.И.Басова, еще во время формирования наряда красногвардейцев П.Куликов недвусмысленно советовал не возиться с заключенными, а "просто сбросить их в Неву". После смены караула, последовавшего около 9 часов вечера, Басов доложил Куликову, что заключенные доставлены в больницу. В ответ Куликов высказал свое возмущение, что Басов "не мог расправиться с ними" и послал его в ближайший морской экипаж, чтобы тот взял там матросов и отправился с ними в больницу для расправы с заключенными. Басов выполнил это приказание Куликова.

Около 30 матросов флотских экипажей "Ярославец" и "Чайка" охотно вызвались пойти с Басовым. С криками "вырезать", "лишние две карточки на хлеб останутся" разъяренная матросня ринулась к Мариинской больнице. Расставив на всякий случай посты на соседних улицах, около 10 матросов примерно в 21.30 ночи подошли к входу в больницу, стали стучать в дверь: "Сторож, открывай: здесь есть арестованные министры. Мы пришли на смену караула". Увидев толпу вооруженных матросов, перепуганный сторож М.Е.Марков впустил их в больницу. Взяв у сторожа керосиновую лампу, Басов, зная расположение палат Кокошкина и Шингарева, повел матросов на 3-й этаж. Сначала матросы ворвались в палату А.И. Шингарева. Тот готовился ко сну, сидел на кровати, прислонившись к стене. Здоровенный матрос-эстонец Оскар Крейс схватил его за горло, повалил на кровать и стал душить. Настигнутый врасплох, Шингарев попытался спросить: "Что, вы, братцы, делаете?" Однако матросы, крича, что "убивают министров за 1905 год, довольно им нашу кровь пить", стали беспорядочно в него стрелять из револьверов и колоть штыками. Затем убийцы направились в палату Ф.Ф.Кокошкина, который уже спал. Тот же Крейс схватил его за горло со словами "Товарищ" и площадной бранью, а другой матрос, Я.И. Матвеев, двумя выстрелами в упор - в рот и сердце - убил его. Исполнив "свой классовый долг", матросы и красногвардейцы покинули больницу. Уходя они в комнате Шингарева прихватили кожаную куртку и подарили его Басову. Опьяненные совершенным убийством, они требовали от Басова, чтобы тот повел их в Петропавловскую крепость, где они намеривались расправиться с "сидевшими там министрами и Марковым II". Более того, они сказали Басову, что потом они пойдут в лечебницу Герзони, где в это время находилось еще три министра Временного правительства. Когда Басов доложил Куликову о случившимся, тот выразил удовлетворение, сказав "туда им и дорога".

После ухода матросов и красногвардейцев в Мариинской больнице начался переполох. Дежурный врач констатировал смерть Кокошкина. Шингарева он застал живым. Находясь в сознании, истекающий кровью Андрей Иванович, сам опытный врач, отказался от предложенной перевязки и просил сделать ему инъекцию морфия. Через полтора часа он умер. Вспоминая о зверском убийстве А.И. Шингарева и Ф.Ф. Кокошкина, Милюков писал: "Одной солдатской пулей легко уничтожить хрупкую и тонкую организацию; но сколько поколений нужно, чтобы создать ее! Архимед и варвары - история повторяется".

7 января в 9 часов утра о случившимся ночью в Мариинской больнице сообщили гр. С.В. Паниной. ЦК кадетской партии принял решение превратить похороны Ф.Ф. Кокошкина и А.И. Шингарева в общественно-политическую акцию. Несмотря на протесты М.Ф. Кокошкиной, намеревавшейся увести тело мужа из Петрограда в Москву, было решено похоронить товарищей по партии на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры. На панихиде в соборе присутствовали родственники А.И.Шингарева /М.Ф.Кокошкина демонстративно отказалась от участия/, близкие друзья, члены ЦК, бывшие депутаты I-IV Государственной думы, депутаты Учредительного собрания от оппозиционных партий, представители общественных и политических кругов. Панихиды состоялись в Москве, Ростове и ряде других городов.

Как же на убийство Ф.Ф.Кокошкина и А.И.Шингарева реагировали большевики? Узнав об их убийстве, В.И.Ленин 7 января в 11 часов утра поручил В.Д. Бонч-Бруевичу и наркому юстиции И.З. Штейнбергу /Нахман/ немедленно приступить к расследованию и арестовать виновных. В тот же день была создана следственная комиссия в составе Бонч-Бруевича, Штейнберга и наркома по морским делам П.Е. Дыбенко. Комиссия разослала срочную телеграмму всем комиссариатам, председателям районных Советов, комитету по борьбе с погромами, штабу Красной гвардии. Чрезвычайной следственной комиссии ВЧК, комиссии по охране Петрограда, комиссару по уголовным делам, комиссарам петроградских вокзалов, районным штабам Красной гвардии с предписанием "совершенно немедленно поднять на ноги все имеющиеся в распоряжении силы" и приступить к розыску виновных в убийстве. В тот же день было решено привлечь в следственную комиссию представителей от всех партии.

В течение нескольких дней уголовному отделению Народного Комиссариата юстиции удалось установить личности убийц Ф.Ф. Кокошкина и А.И. Шингарева - матросов О. Крейса, Я.И .Матвеева и красногвардейца С.И. Басова. Однако морские экипажи "Ярославца" и "Чайки" демонстративно отказались выдать Крейса и Матвеева следственным органам. 9 января был арестован Басов, который сразу же сознался в соучастии в убийстве и дал подробные показания о событиях той трагической ночи. Кроме него, показания дали еще 15 подследственных, включая Михайлова и Куликова. Басов и активный подстрекатель к убийству Куликов были на время следствия заключены в Петропавловску крепость. В конце января 1918 г. Ленин, заслушав доклад следственной комиссии по делу об убийстве Кокошкина и Шингарева, выразил ей благодарность за быстрое завершение следствия и объявил ее распущенной. Наркому юстиции Штейнбергу было поручено в кратчайшие сроки провести это дело через органы юстиции, а наркому по морским делам Дыбенко - разыскать матросов, убивших Кокошкина и Шингарева.

Характерно, что непосредственные убийцы - матросы О. Крейс и Я.И. Матвеев так и не были "разысканы", а точнее не были выданы флотскими экипажами, и большевистские власти вынуждены были с этим смириться. К суду были привлечены 8 человек /Басов, Куликов, Рудаков, Блюменфельд, Михайлов, Арметьев, Семенов, Розин/. В качестве общественного обвинителя на этом суде предполагал выступить кн. Павел Долгоруков. Находясь в это время в одиночной камере Петропавловской крепости, он подготовил "Речь в защиту убийц Шингарева и Кокошкина" /Басов и Куликов сидели в соседних с ним камерах/, в которой намеревался назвать истинных виновников убийства своих товарищей по партии. "Трудно не отшатнуться в ужасе от трупов Шингарева и Кокошкина, трудно и оправдать их убийств. Но вы, - рассчитывал обратиться к судьям Долгоруков, - должны разобраться в степени их виновности и, разобравшись, вы должны признать, что главные, наиболее сознательные убийцы Шингарева и Кокошкина это те, кто подписал декрет 28-го ноября". Поэтому, читаем далее в речи Долгорукова, к суду следует привлечь главных виновников убийства, "иначе - ваш суд - не суд, а классовая и политическая расправа, где под личиной суда и правды царит месть и бесправие". Однако кн. Долгоруков зря старался. Никакого суда не состоялось.

15 марта 1918 г., в связи с выходом левых эсеров из Народного комиссариата юстиции, предложенная Штейнбергом редакция обвинительного заключения была отвергнута большевиками. После чего дело об убийстве Кокошкина и Шингарева развалилось. Более того, непосредственный соучастник убийства С.И. Басов был освобожден из-под ареста и получил назначение на один из фронтов. Одновременно с ним из Петропавловской крепости освободили и Куликова...

М.М. Винавер писал о Ф.Ф. Кокошкине: "Он был прирожденный борец в тех высших культурных формах, до которых додумывалось человечество, где оружием является слово, ареной - внемлющее слову организованное человеческое общество, а целью - воплощение в форму права заветных идеалов общежития".

По материалам из открытых источников и публикациям В.В. Шелохаева

08.09.2023