Котляревский, С.А. Власть и право: проблема правового государства, 1915

Библиотечно-информационный комплекс, раскрывая свои уникальные книжные фонды, предлагает вниманию читателей рассказы о наиболее интересных изданиях, объединенные в цикл "Книжные реликвии Библиотечно-информационного комплекса".

На сайте БИК будут представлены изображения книги (фрагменты или полный текст) и эссе, раскрывающее её историю.

Коллекция редких изданий БИК формировалась из частных коллекций М.И.Боголепова - советского экономиста, члена-корреспондента Академии наук СССР, организатора и первого ректора института народного хозяйства в Петрограде в 1920-1922 годах; А.М.Галагана - преподавателя Московского коммерческого института (1918); а также коллекций Департамента окладных сборов, Госкомбанка, Всероссийского кооперативного банка, Московского промышленного лицея им. А.И.Гукова.

Предоставляем Вам возможность прикоснуться к уникальным изданиям XIX - XX веков и приглашаем в Зал диссертаций и книжных раритетов БИК.

В этом выпуске мы хотим представить уникальное издание: Котляревский, С.А. Власть и право: проблема правового государства / С.А. Котляревский .— Москва. : Изд. Г.А. Лемана и С.И. Сахарова, 1915.  и расказать о книге и ее авторе.

С полным текстом издания можно ознакомиться в Электронной библиотеке Финансового университета.

Сергей Андреевич Котляревский (23 июля (4 августа) 1873, Москва — 15 апреля 1939, совхоз «Коммунарка», Московская область) — русский историк, писатель, правовед, профессор Московского университета, политический деятель.

Родился 23 июля (4 августа) 1873 года в Московской губернии в семье действительного статского советника, члена Московской судебной палаты Андрея Ивановича Котляревского.

В 1892 году окончил с золотой медалью 5-ю московскую гимназию. Окончил историко-филологический факультет Московского университета (1897). После окончания учёбы был оставлен на три года при университете для подготовки к получению профессорского звания по кафедре всеобщей истории.

В 1899 году началась преподавательская деятельность Котляревского в Московском университете на должности приват-доцента.

За труд «Францисканский орден и римская курия в XIII и XIV веках» (1901) в мае 1902 года получил степень магистра всеобщей истории, а степень доктора за сочинение «Ламеннэ и современный католицизм» — в декабре 1904 года. В 1907 году сдал экстерном экзамены на юридическом факультете и защитил диссертации на степень магистра («Конституционное государство. Опыт политико-морфологического обзора», 1907) — в январе 1908 года, а затем доктора государственного права («Правовое государство и внешняя политика», 1909) — в феврале 1910 года.

С 1901 года гласный Балашовского уездного и Саратовского губернского земских собраний.

С конца 1903 года член Совета «Союза земцев-конституционалистов» и один из организаторов «Союза освобождения».

С 1904 года председатель секции истории религии Историко-филологического студенческого общества при Московском университете, участвовал в деятельности кружка «Беседа».

С 1905 года член Совета Московского религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьёва.

В 1905 году член-учредитель и член Центрального комитета конституционно-демократической партии.

В 1906 году избран депутатом I Государственной думы от Саратовской губернии. После её разгона подписал Выборгское воззвание и был осуждён за это на 3 месяца тюрьмы.

В 1906 году член-основатель масонской ложи «Возрождение» Великого востока Франции. С момента её учреждения являлся её Оратором.

С 1907 года преподавал на юридическом факультете Московского университета: экстраординарный профессор с 1910 года, ординарный профессор кафедры государственного права с июня 1911 по 1919 год. Читал курсы: «Государственное право важнейших иностранных держав», «История международных отношений», «Российское государственное право», «История публичного права». Одновременно приват-доцент Московских высших женских курсов (1902–1918) и Московского коммерческого института (1908–1917).

С 1911 года статский советник.

В 1912 году вышел из кадетской партии.

С 1914 года член Всероссийского союза городов, Земского союза и лекционного комитета «Война и культура», член Московского археологического общества.

Награжден орденами св. Анны III и II степени, св. Владимира IV степени (1916).

В 1917 году работал в VIII отделе Предсоборного совета, член-учредитель Лиги русской культуры, директор Департамента духовных дел иностранных исповеданий в Министерстве внутренних дел, товарищ обер-прокурора Синода и министра исповеданий Временного правительства. Член Поместного Собора Православной Российской Церкви как член Предсоборного совета, член VI, XX отделов, на 3-й сессии член Соборного совета.

С осени 1918 года член московского отделения антибольшевистской организации «Всероссийский национальный центр», в августе 1919 года арестован за «принадлежность к партии кадетов», вскоре освобождён. Служил в Транспортно-материальном отделе Высшего совета народного хозяйства РСФСР.

В 1920 году арестован по делу «Тактического центра».

Но вот самые страшные их действия: в разгар гражданской войны они… писали труды, составляли записки, проекты. Да, «знатоки государственного права, финансовых наук, экономических отношений, судебного дела и народного образования», они писали труды! (И, как легко догадаться, нисколько при этом не опираясь на предшествующие труды Ленина, Троцкого и Бухарина…) Проф. С. А. Котляревский — о федеративном устройстве России, В. И. Стемпковский — по аграрному вопросу (и, вероятно, без коллективизации…), В. С. Муралевич — о народном образовании в будущей России, профессор Карташёв — закон о вероисповеданиях. А (великий) биолог Н. К. Кольцов (ничего не видавший от родины, кроме гонений и казни) разрешал этим буржуазным китам собираться для бесед у него в институте. (Сюда же угодил и Н. Д. Кондратьев, которого в 1931 г. окончательно засудят по ТКП.) /Солженицын, А. Архипелаг ГУЛаг.-Москва: Советский писатель- Новый мир, 1989. Том 1, Ч. 1, Гл. 8. с. 324./

Дал обширные показания о деятельности Совета общественных организаций, Национального центра и Союза возрождения России, поскольку решил стать «простым советским работником». 28 апреля 1920 до суда был освобождён из-под стражи под подписку о невыезде. Приговором Верховного трибунала при ВЦИК от 20 августа 1920 признан виновным в участии и сотрудничестве в контрреволюционной организацией с целью свержения советской власти путём вооружённого восстания. Приговорён к расстрелу с заменой условным тюремным заключением сроком на 5 лет, освобождён из-под стражи в зале суда. Постановлением распорядительного заседания Верховного ревтрибунала при ВЦИК от 10 ноября 1920 года был освобождён и от условного осуждения.

В 1920-1928 годах преподавал на факультете общественных наук МГУ, юрисконсульт Наркомата юстиции.

Одновременно с 1921 года сотрудник Института советского права и журнала «Советское право», член Комиссии содействия ученым при Совете народных комиссаров СССР и литературной секции Государственной академии художественных наук.

С 1922 года член Совета Вольной академии духовной культуры.

В 1926–1935 годах консультант Бюджетной комиссии ЦИК.

В 1928—1930 годах профессор финансового права в Московском промышленном институте. С 1931 года — на пенсии.

С 1935 года консультант Совета по изучению производительных сил при Академии наук СССР, историк в бригаде Туркменской экспедиции.

С 1936 почётный член Международного института юридической социологии.

В 1937 году после письменного обращения к И. В. Сталину назначен профессором-консультантом Всесоюзной правовой академии Наркомата юстиции.

17 апреля 1938 года был арестован и 14 апреля 1939 года как «один из руководителей антисоветской террористической кадетско-монархической организации» приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР к расстрелу. Расстрелян на территории совхоза «Коммунарка» Московской области.

8 августа 1956 по определению Военной коллегии Верховного суда СССР дело в его отношении прекращено «за отсутствием состава преступления». Реабилитирован (по делу 1920) 18 ноября 1992 по заключению Генеральной прокуратуры Российской Федерации.

С 1898 года был женат на Екатерине Николаевне Орловой, внучке декабриста Михаила Фёдоровича Орлова и Екатерины Николаевны, урождённой Раевской. Их дочь — Павла Сергеевна (1906—1978).

Интерес к деятельности Сергея Андреевича Котляревского не случаен. Ведущей темой его творчества была проблема правового государства, которая является одной из ключевых в современной науке. Не потеряли своего значения и выводы ученого о значении парламентаризма, избирательной системы, местного самоуправления. Он жил в эпоху политических и общественных потрясений, не избежал, к сожалению, соблазна поучаствовать в политической борьбе, во власти, и заплатил за это уголовным преследованием в досоветский период, а в годы советской власти – жизнью. Теоретическое наследие С.А. Котляревского значительно и многообразно. Он автор двадцати монографий, множества научных и публицистических статей в таких известных журналах прошлого века, как «Вестник Европы», «Русская мысль», «Юридический вестник», «Вопросы философии и психологии», газетах «Русские ведомости», «Московский еженедельник» и некоторых провинциальных изданиях.

В публикациях ученого ясно прослеживаются две основные тенденции. Во-первых, попытка осмысления политико-правовых теорий прошлого, когда он только начинал поиск моделей справедливого общественного устройства на основе идей западноевропейского Просвещения и католицизма . И во-вторых, обоснование путей претворения в жизнь сделанных открытий в исследованиях общественных и политических концепций в зрелые годы, совпавшие с периодом повышенного интереса российского общества к политико-юридическим проблемам (в конце ХIХ – начале ХХ века).

Это было время, когда заимствование формул из иностранной литературы или естественных наук, перенесение образов из сферы художественного творчества в общественную практику – все это само по себе еще не создавало идейных направлений. Перед деятелями научного творчества ставилось весьма «жесткое» задание энциклопедизма: определения не только общего контура, общественного пафоса, но и набора актуальных вопросов, обязательных для идейного осмысления, и актуальных ответов, обязательных для распространения.

Именно эти причины побудили С.А. Котляревского перейти к изучению историко-правовых проблем. Уже в 1907 г. он защитил магистерскую диссертацию «Конституционное государство. Опыт политико-морфологического обзора», а в 1909 – докторскую «Правовое государство и внешняя политика», и вскоре занял должность профессора государственного права Московского университета.

Котляревский справедливо уделял большое внимание истории и теории конституцион ной государственности. Но что отличает этот тип от других политических форм, и что оправдывает великое теоретическое и практическое значение, приписываемое этому различию? По его мнению, такое отличие заключалось в различном распределении власти и подчинения. В конституционном государстве всей совокупности народа принадлежит в той или иной мере «политическое самоопределение» как возможность активно влиять на ход политической жизни, закрепленная посредством закона; ибо не менее очевидно, что, и в абсолютистском государстве общественное мнение (и даже общественное настроение) представляет собой несомненную силу, с которой правительство, хотя бы и не принуждаемое к этому никаким текстом закона, на самом деле считается.

В конституционном государстве всякий полноправный гражданин через своих представителей является участником создания того акта государственной воли, кото рый именуется законом. Лишь в конституционном государстве и властвующие, и повинующиеся правовым образом сливаются в политическое единство. Одним словом, конституционное государство уничтожает или, по крайней мере, смягчает двойственность правящих и управляемых, стремясь создать из тех и других организованное политическое целое.

С 1908 г. С.А. Котляревский на Московских высших женских курсах читал лекции по истории Франции и международных отношений XVIII–XIX вв. Кроме того, ученый распространял просветительские идеи справедливого государственного устройства, а также либерализма и конституционализма. Он был гласным Балашовского уездного и Саратовского губернского земских собраний и членом либерального кружка «Беседа»; принимал участие в создании «Союза освобождения» и «Союза земцевконституционалистов», участвовал в съездах земских и городских деятелей. В 1905 г. С.А. Котляревский становится не только членом ЦК партии кадетов, но и «одним их самых видных представителей первой Думы». Практическая работа не «заслоняла» теоретические искания ученого, а, напротив, обогащала их.

Идеал общественного устройства он представлял себе отчетливо. «Идея правового государства стоит в фокусе современного юридического мышления. Она есть зрелый плод долгой борьбы за право, которая представляет одну из важнейших глав в истории человеческой цивилизации» . Эта уверенность оставалась у него даже когда была беспощадно разрушена вера в благодетельный деспотизм и захватное право.

Взгляды Котляревского на общественное устройство разделяли П.И. Новгородцев, Б.В. Кистяковский, Е.Н. Трубецкой, Н.А. Бердяев, С.Н.Булгаков, Б.П. Вышеславцев и др. русские правоведы и философы. В частности, уважение к личности в трудах русских мыслителей этого периода представлялось как либеральное начало, а не социалистическое, будущее же России виделось как сочетание твердых национально-государственных начал и религиозных основ с идеями равенства и свободы.

Но если «старый либерализм» эпохи Просвещения признавал только формально-юридическое равенство, то «новый либерализм» ХIX века стремился направить принцип равенства в сторону социальных условий. Исследуя «исторические воплощения» правового государства, С.А. Котляревский смог доказать, что при помощи возможностей правовой теории и практики вполне возможно его создать. Причем следовало начинать с выработки определенного правосознания.

Русские правоведы на переломе ХIX–ХХ вв., по выражению С.А. Котляревского, начинали «искать» правовое государство в известных конституционных правах и учреждениях. Но в России имелись и другие силы, которые либо противодействовали любым переменам, либо стремились осуществить их посредством активной политической деятельности.

Современник С.А. Котляревского, также видный деятель кадетской партии В.В. Винавер, в свою очередь, отмечал, что судебная реформа в России была первою попыткою внедрения в жизнь принципов правового государства. Другая «великая реформа» – земство – вела к конституции. Но ни самоуправление, ни земство, ни конституция сами по себе не создают правового порядка. Введению правовых начал служит только суд. Однако при самодержавном строе, который отрицал «верховенство права» в стране, такие преобразования осуществить было отнюдь нелегко. Суд, поскольку он оставался верен закону, мешал государственному произволу. Вот почему первый департамент сената, стоявший на страже законности, сделался главной мишенью нападок противников правового государства.

То же было и с судом уголовным, где шла постоянная тяжба между человеком и государством. Посчастливилось только гражданскому процессу и праву. В них самодержавная власть заинтересована не была, а потому гражданским судам была предоставлена относительная свобода деятельности. Правда, когда оказывались затронуты интересы казны или высшей политики, вмешательство государственной власти было неизбежным.

С.А. Котляревский также считал, что хотя судебные уставы 1864 года не могли избежать в своем содержании влияния полицейско-бюрократического режима, введенные ими правовые начала глубоко изменяли жизнь государственного организма и стали одним из ферментов, которые рано или поздно должны были привести его к гражданской и политической свободам. Однако эти иллюзии исчезли 8 июня 1906 г., когда Дума была распущена, или как тогда говорили, разогнана. Но депутаты (в том числе и С.А. Котляревский) приняли и подписали «Выборгское воззвание», которое было расценено как призыв к неповиновению власти, что повлекло за собой уголовное преследование.

В.А. Оболенский отмечал, что этот политически ненужный акт являлся для депутатов психологической необходимостью. Партия кадетов после разгона Думы, не имея конспиративной организации, была совершенно бессильна. Ее лидер П.Н. Милюков писал, что в деле борьбы за социальное и политическое освобождение сначала «справа», а потом «слева», партия была разбита. Кадеты были богаты планами политического творчества, но не имели возможности применить их на деле.

В итоге, «предусмотрительные общественные деятели» оказались совершенно не подготовленными к событиям марта 1917 г., что было естественно, так как много говорили тогда о революции, но абсолютно не верили в ее скорую возможность.

Таким образом, либеральная альтернатива, рассчитанная на мирные, конституционные формы борьбы, оказалась нереализованной. Находясь между двумя полярными политическими лагерями, либералы не только не смогли предотвратить столкновение, но в результате оказались его жертвами. Идеал парламента, выработанный в среде либеральной интеллигенции, мыслился как народное представительство при всеобщих и прямых выборах, как правило, однопалатное, с той или иной степенью ответственности перед ним правительства. Постепенно в среде либералов произошел переход от упований на участие царя в деле проведения реформ к пониманию необходимости широкой организованной общественной борьбы за право, конституцию и народное представительство.

Проекты правовых актов для нарождавшейся конституционной эпохи в России создавались на основе анализа исторического опыта демократических институтов Европы. Ведущей темой диссертаций и научных статей того времени и одновременно причиной ожесточенных столкновений сторонников консервативных и либеральных концепций будущего устройства государства явился вопрос о законодательной и исполнительной власти. Требования полноправного парламента мы находим в печатных и устных публичных выступлениях П.Н. Милюкова, И.И. Петрункевича, С.А. Котляревского и других представителей «либеральной профессуры». Правые консервативные земцы во главе с Д.Н. Шиповым не шли далее законосовещательного представительства

Созданию органов народного представительства в немалой степени препятствовали российские традиции государственного управления и непоследовательность его реформирования. Так, например, в начале ХХ в. удалось законодательно ограничить компетенцию исполнительной власти. На местах губернаторы потеряли право вмешиваться в деятельность судебных органов, некоторые административно-хозяйственные функции первых перешли к земствам; но хотя контрольные палаты и губернские акцизные правления не подчинялись губернаторам, они оставались «хозяевами губерний».

Так, не вмешиваясь в дела судебного ведомства напрямую, он и мог, например, в выездную сессию суда оставить его без помещения, игнорировать жалобы на действия чинов полиции и т.п. В работах С.А. Котляревского прослеживаются попытки исследования степени взаимодействия власти и права в зависимости от функций законодательной и исполнительной власти.

Ученый предлагал в ряде случаев предоставить власти полную автономию. «Например, когда парламент обсуждает новый законопроект в какой-либо области народной жизни, которою прежде государство совсем не занималось, например законопроект о введении обязательного страхования рабочих. Очевидно, оно здесь юридически обладает полной свобо дой; все зависит от оценки целесообразности данного законо проекта. Но если тот же парламент утверждает отчет об исполнении бюджета, то здесь его деятельность должна быть поставлена в узкие пределы: он должен проверить правильность отчета и сообразно с этим принять его или отвергнуть». Но и в данном случае эти «узкие пределы» могут иметь много переходных ступеней. «Во всяком государстве, – писал далее С.А. Котляревский, – мы сталкиваемся с положениями, когда деятельность государственной власти не может во всех ее проявлениях целиком подчиниться ограничивающим нормам, с другой стороны, самый разнузданный деспотизм не может обойтись без некоторых таких норм.

На этом контрасте нельзя достаточно настаивать, ибо только при таком признании данное свойство может плодотворно служить основанием для искомой классификации – не сводится к безусловному утверждению и безусловному отрицанию: оно допускает ряд оттенков, различных по степеням; свободы и связанности»14. Что касается власти и государственного аппарата, то С.А. Котляревский предполагал, что в руках высшего должностного лица, при любой форме правления, ветви власти будут неизбежно совмещаться, хотя формально они разделены. Исключение, по его мнению, составляли некоторые европейские государства, например, Бельгия, где полномочия исполнительной власти были строго очерчены. Что же касалось России, то, например, по закону 23 апреля 1906 г., различались власть законодательная, осуществляемая монархом, в единении с Государственным Советом и Государственной Думой, и власть управления, осуществляемая исключительно монархом через министерства и лица, действовавшие от его имени и по его повелениям, а также судебная власть.

Но на практике исполнительная власть всегда являлась преобладающей. Наши основные законы, признавал Котляревский, в отличие от западной традиции, относили к области верховного управления многое, что обыкновенно входило в компетенцию законодательной власти и требовало народного представительства. Это, например, были постановления по военно-судебной и военно-морской судебной части 1907 г.

Характерно, что постановления (Указы), издаваемые в промежутках между заседаниями Думы и по представлению Совета министров, именовались не законами, а мерами. Напротив, одобренное Государственным советом и Государственной Думой и высочайше утвержденное ассигнование чрезвычайных, сверхсметных кредитов на 1906 г. именовалось законом и т.п.

В итоге русские основные законы 23 апреля 1906 г. исходили из предположения, что форма правления в России оставалась прежней. Они лишь закрепили перемены, совершившиеся единоличным актом власти монарха – Манифестом 17 октября, – учреждение Государственной думы и Государственного Совета. Новым и здесь можно было признать только пути, посредством которых должна была реализовываться в делах законодательства самодержавная власть.

Позже С.А. Котляревский писал, что формальное разделение властей всегда оставалось на поверхности и в области условного. В условиях России, как бы по практическим мотивам ни было соблазнительно свести вопрос о разделении властей только к различию органов власти, – невозможно перешагнуть через идею государственной функции (т.е. управления), которая руководствуется целесообразностью момента, сложившейся политической обстановкой, имеющимися ресурсами и т.д.

Анализируя западную научную традицию в отношении возможностей ограничения функций исполнительного аппарата, С.А. Котляревский выделял четвертую, королевскую или нейтральную, власть, устанавливающую и охраняющую равновесие всех других. Функции главы государства, таким образом, отделялись от функций его министров. Хотя этим, естественно, нарушалась вся установленная у М. Монтескье система разделения властей, ученый опасался, что партийная борьба за политическое преобладание будет господствовать и в сфере чисто административной, приспособливая к своим целям весь механизм управления. Ясности такого контраста много способ ствовало и большое внимание ученых к местному самоуправлению. Хотя теория, противополагавшая его управлению государственному, и была оставлена, но в функциях, осуществляемых органами самоуправления, как писал С.А. Котляревский, особенно бросается в глаза качественное отличие от общих политических задач правительства, и совершенно естественным образом является мысль о необходимости, так сказать, политически нейтрализовать эту деятельность. Однако ученый предполагал, что «в отдаленном будущем все чисто административные функции перейдут к органам местного самоуправления, и роль центральной власти ограничится задачами надзора, причем последнее слово 25 будет оставаться за правосудием – общим или административным».

В условиях абсолютистской России власть, и государственный аппарат не имели строго ограниченных границ своих полномочий. С.А. Котляревский приводит в связи с этим множество примеров, когда в сфере исполнительной власти нередко выде лялся ряд актов, имеющих яркую политическую окраску. В числе их он называет такие, как полицейское распоряжение о закрытии ресторанов данного города к известному часу, изданное с целью помешать каким-нибудь нежелательным для правительства политическим собраниям и т.д. Но из истории России второй половины XIX в. известно и многое другое, например, давление на правосудие, закрытие учебных заведений в обход законов, репрессии в отношении известных земских деятелей и т.д.

Предвидя трудности взаимодействия законодательной и исполнительной власти, С.А. Котляревский писал, что появляется неотчетливый, часто даже не всегда сознательный запрос на какой-то противовес власти, какоелибо ее ограничение. Но решить эту проблему ученый предлагал в чисто умозрительном, а следовательно утопическом стиле.

Он писал: «…Часто имеется известная интимность, или, по крайней мере, сравнительная близость между властвующими и повинующимися, могут быть и бытовые коррективы, смягчающие суровое государство. В семье, политической партии, во всяком союзе только государство может вводить определенные ограничения. Законы, регулирующие труд малолетнего на фабрике, ограничивают родительскую власть и этим самым ограждают ей подвластных…»

Не гуманней ли было бы вообще ввести запрет на труд малолетних. Ответа на этот вопрос мы не находим, вероятно, потому, что политическая власть во все времена представляла интересы сил, ее составляющих и поддерживающих, и свои интересы добровольно никогда не ограничивала. Труд малолетнего рабочего был дешев, выгоден для государства, поэтому и допускался. Обязательное обучение также выгодно для государства, но оно выгодно и гражданам.

Постепенно дискуссии о будущем государственном устройстве России вывели С.А. Котляревского и других либеральных деятелей за пределы легальности. И хотя до создания подпольной, оппозиционной политической организации дело не дошло, конституциалисты начали издавать за рубежом внецензурный журнал «Освобождение», который тайно переправлялся в Россию19. В его подготовке участвовали П.Н. Милюков, П.И. Новгородцев, А.А. Корнилов, А.А. Кизиветтер и др., а также, сочетавшие земскую деятельность с научной В.И.Вернадский, С.А. Котляревский, В.Е. Якушкин.

После знакомства за рубежом с П.Б. Струве, С.А. Котляревский активно сотрудничал в оппозиционных журналах «Полярная звезда» (1905–1908) и «Русская мысль» (1907–1918). Сохранились и записи его выступлений в либеральном кружке «Беседа» и Обществе конституциалистов-земледельцев. Он также сблизился с кружком московских промышленников, объединившихся вокруг П.П. Рябушинского и А.А. Коновалова.

На этих «беседах» профессора учебных заведений и промышленники обменивались мнениями по экономическим проблемам. Постепенно приходило разочарование в возможности политических преобразований. Многие ученые отходили от всякой политической деятельности20. Начался поиск компромиссов с целью соединения традиций самодержавия и нарождающегося конституциализма. В частности, С.А. Котляревский в ряде своих высказываний утверждал, что, с одной стороны, деятельность государственной власти не может во всех своих проявлениях подчиниться ограничивающим нормам; с другой, – самый разнузданный деспотизм не может обойтись без некоторых таких норм.

И лишь при этом условии данное свойство может плодотворно служить основанием для искомой классификации оно не сводится к безусловному утверждению и отрицанию, допускается ряд оттенков, различий по степеням; появляется возможность распределения государственных функций в виде шкалы «по степени свободы и связанности».

Практика деятельности российского народного представительства (1906–1917) показала полную несбыточность этих иллюзий. Самодержавие никогда не считалось с правовыми полномочиями законотворческих органов государства, было склонно рассматривать Государственную Думу, а также Государственный Совет в качестве институтов, существующих при монархе. В дальнейшем эти органы стали вообще послушными правительству России и не претендовали на роль учреждений, ограничивающих права самодержавия.

Даже когда в соответствии с Манифестом 17 октября 1905 г. Дума была признана законодательным органом и получила право участвовать в надзоре над законностью действий властей, мало что изменилось. Относительно юридического значения Манифеста мнения современников разделились. Одни исследователи и политики (Ф.Ф. Кокошкин, С.А. Корф, Н.И. Лазаревский, П.Н. Милюков и др.) присвоили ему характер правового обещания, или усматривали в нем «иерархический» приказ правительству выработать определенную программу законодательных реформ. Другие авторы (Б.А. Кистяковский, В.М. Нечаев, П.Б. Струве и др.), да и большинство представителей русского общества, усмотрели в Манифесте конституцию.

Но оба направления сходились в том, что Манифест 17 октября был актом конституционного характера, поскольку в нем впервые в истории конституционного движения в России прозвучал основной принцип конституционного государства: ни один закон не может быть издан иначе, как с согласия народного представительства.

Как уже указывалось, на практике изменений было немного. Известный ученый-правовед В.М. Гессен писал в то время, что совершенно особое положение в вопросе об ответственности министров занимает Россия – наименее правовое из всех правовых государств. Как и прежде, в дореформенную эпоху, министры несут ответственность только перед государем. «Начало подзаконности правительственной власти, категорическим образом формулированное основными законами, лишено той существенной и необходимой гарантии, которая создается на Западе институтом уголовной и политической ответственности министров перед законодательными учреждениями».

Не остались без внимания российских мыслителей и концепции местного самоуправления. Из всех его конструкций, существовавших тогда в Западной Европе, российские реформаторы выбрали две – общественную и государственную.

Первая из них рассматривала местное самоуправление как общественную организацию, имеющую свои финансы, фонды оплаты труда и поощрения сотрудников, систему самоконтроля и прочее, т.е. функционирующую независимо от государственной власти. Вторая оценивала местное самоуправление как часть государственной системы, которая действовует под контролем административной власти и находится на содержании правительства.

Правовой основой для решения проблем местной жизни в России должно было стать «Положение о губернских и уездных земских учреждениях» от 1 января 1864 года. Но реализовывалось оно под строгим контролем царской администрации. Трехступенчатая система выборов позволяла властям тщательно контролировать отбор кандидатов на места в земстве. Низкий уровень общей и правовой культуры населения также явился препятствием для развития самоуправления. П.И. Новгородцев в своих разработках теории конституционного государства отмечал, что народ вовсе не умеет избирать самых просвещенных, что в своем выборе он часто руководствуется иными соображениями, чем соображения о способностях тех, кто домогается его голосов.

Творческие изыскания российских ученых в интересах создания правовой модели органов государственной власти и управления в конце ХIХ–начале ХХ века не увенчались успехом. Однако научные поиски «правовых ограничителей власти» не прекращались. Например, в сочинениях родоначальника русской социологической школы права С.А. Муромцева указывалось, что основу права составляет не законодательство, а правовые факты, образующие «живое право». Мир отношений людей должен быть не механическим, целостным образованием, а соединением связанным «органическим образом».

Следовательно, хотя юридически остаются возможности навязывания правовых ограничений одного общественного союза (парламента, правительства, т.е. учреждений законотворческого и правоприменительного назначения) общественным структурам низшего уровня, они все же живут по своим правилам, особенно если правовые установления устаревают или опережают потребности общественного развития.

В рассматриваемый период российские мыслители высказывались о возможности ограничения произвола властей всех уровней посредством усвоения и развития гуманистических традиций: «Власть должна быть ограничена правом во имя справедливости; справедливость должна быть восполнена деятельной благожелательностью, которая в известном смысле есть высшая справедливость, вытекающая из достоинства человеческой личности... Высшая ступень дает смысл низшей, объемлет ее. Но для общества невозможно непосредственно подняться на высшую ступень, и в этом основное оправдание государства правового. Правовое государство – это преддверие, так сказать, общежития, гармонирующего с духовными запросами человека».

Исходя из принципов нравственности, Л.И. Петражицкий отмечал, что государственная власть есть социально-служебная власть. Она не является волей, могущей делать что угодно, опираясь на силу, а представляет собой общее право повелений и иных воздействий на подвластных для исполнения долга заботы об общем благе. Важнейшим же служением общему благу со стороны государственной власти выступает служение праву; и государственная власть есть власть служебная прежде всего и преимущественно по отношению к правам граждан и праву вообще.

Призывы к долгу, справедливости, уважения прав личности мы находим и в концепции конституционного государства П.И. Новгородцева, который писал, что «всякий ущерб, нанесенный закону, предполагается ущербом для индивидуальных прав, и как таковой формально запрещен. Государство, издавши закон, обязано уважать этот закон пока он существует. Оно может его видоизменить или отменить, но пока он существует, оно может совершать акты принуждения, административные или юрисдикционные действия, лишь в пределах, установленных этим законом».

С.А. Котляревский первоначально не принял советскую власть и занимаясь теоретической работой в первые ее годы, оказался втянутым в антибольшевистскую деятельность. В феврале-марте 1920 г. ВЧК арестовала членов общероссийской организации «Тактический центр», в числе которых оказался и ученый. Подробные показания на следствии дают представления о взаимоотношениях членов организации и их деятельности. Например, 21 марта 1920 г. С.Е. Трубецкой показал, что у Котляревского он видел экономическую записку, где доказывалось, что будущее лежит в мелкоземельной собственности и в развитии промышленности на началах собственности.

Вскоре С.А. Котляревский полностью заявил о своей лояльности по отношению к новой власти. Он признал, что от старых ориентаций не осталось и следа. Советская власть оказалась гораздо прочнее, чем можно было предполагать летом 1918 г. И как ни тяжело было экономическое положение России, работа над его улучшением шла, создавалась трудами и слагалась сознанием необходимости общих усилий. Самый советский строй оправдал себя уже своей длительностью, и в то же время в рамках его была возможна и неизбежна «эволюция, которая уже совершается».

Здесь приведены данные уже не из показаний арестованного, а из «Истории национального центра», написанной, вероятно, из-за желания сочинительства и попавшей в ВЧК. Из показаний же самого С.А. Котляревского при аресте 25 февраля 1920 г. видно, что он занимался разработкой правовых положений международных отношений, интересовался вопросами транспортных перевозок, работал в Комиссариате юстиции. По фундаментальным работам советского периода известны исследования С.А. Котляревского, посвященные бюджету и местным финансам.

Касаясь их общего устройства, он справедливо отмечал, что там, где нет учета, где расходы делаются за счет проедания основного капитала, где с каждым годом становится все труднее установить бюджетное равновесие – там создается величайшая опасность, что народ не сможет собственными силами выйти их этих трудностей и что он попадет в полную зависимость от иностранной помощи и иностранного капитала.

С.А. Котляревского по-прежнему интересовали вопросы местного управления и самостоятельности хозяйственных структур. Он отмечает как положительное явление то, что новая экономическая политика разделила государственный и местный бюджеты, устранив централизацию, неизбежную в эпоху военного коммунизма. У местных органов, первоначально губернских, уездных и городских, а впоследствии и волостных, появлялись свои доходные источники, и из этих источников покрывлся целый ряд расходов. Рядом с хозяйством общегосударственным образовывалось хозяйство местное. Эта самостоятельность, по мнению ученых, открывала широкие возможности местного строительства.

С.А. Котляревский видел в децентрализации хозяйственной деятельности и советского строительства залог демократизации общества. Но в дальнейшем советское государство пошло именно по пути централизации хозяйственной жизни. Стали планироваться все ее показатели, что в итоге привело к провалам в выполнении многих партийных директив. Труды ученого на длительный период оказались ненужными для новой власти, а сам он, по-видимому, был включен в список «активных участников контрреволюционных организаций», представленный Л. Берия и А. Вышинским 8 апреля 1939 г. для санкции расстрела или к заключению обвиняемых на сроки не менее 15 лет. Эта санкция была оформлена как решение Политбюро в тот же день за подписью И.В. Сталина. Сам список пока не найден.

По материалам из открытых источников

25.01.2021