Выставка

"Пушкинский день России"

В Библиотечно-информационном комплексе открылась выставка ко Дню рождения Александра Сергеевича Пушкина.

С экспозицией можно ознакомиться в библиотеке по адресу Ленинградский проспект, 49, комн. 100 до 24 августа 2018 г.

С раннего детства каждый из нас узнаёт его облик в любом самом стилизованном виде. Его сказки – чуть ли не первое, что мы помним из детства, сразу после «Колобка» и «Курочки Рябы». В известном тесте, когда просят быстро назвать любой цвет, фрукт и русского поэта – 98 % отвечают «красный, яблоко, Пушкин». Самый далекий от литературы человек и тот помнит, что  Пушкин – солнце русской поэзии и наше всё.

Неслучайно даже Международный день русского языка в ООН с 2010 года было решено праздновать в день рождения Пушкина (как английского – в день рождения Шекспира, а испанского – в день смерти Сервантеса). А год спустя, в 2011 г., был издан президентский указ о праздновании Дня русского языка и в России. С тех пор Пушкин, гениальнейший наш поэт, и русский язык уже не просто связаны, а фактически слиты воедино. Но всегда ли так было?

Ещё при жизни Пушкина называли гением, первым нашим поэтом (и не потому что не было других – очень даже были!), а император Николай I после аудиенции, данной Пушкину, отметил: «Нынче долго говорил с умнейшим человеком в России». Тем не менее вряд ли современники поэта поверили бы, что через два века Пушкин станет кумиром и символом русской литературы, будет возведен в ранг почти что божества. В пушкинское время были писатели и поэты, которые считались и достойнее, и приличнее, и популярнее Александра Сергеевича – или, по крайней мере, не хуже. Что ж, современникам простительно: как известно, нет пророка в своём отечестве.

 Правнук Ганнибала

В 1799 году, на излете XVIII века в семействе Пушкиных родился сын Александр. Теперь любой представитель древнего и славного рода Пушкиных соотносится именно с тем самым Пушкиным, а на момент рождения юного Александра Пушкиным-литератором  считался его дядя, Василий Львович, драматург, стихотворец, друг и собеседник Гнедича, Державина, Жуковского, Карамзина. В своё время, когда придется устраивать племянника в Лицей, эти связи окажутся чрезвычайно полезными. 

Мать Пушкина, «прекрасная креолка», как её называли в свете, была внучкой любимца и крестника Петра I, Ибрагима Ганнибала, а со стороны матери принадлежала к роду Пушкиных. С её будущим мужем, Сергеем Львовичем, они были в родстве, но достаточно отдалённом. Бабушка Саши – Мария Алексеевна Ганнибал – с супругом своим прожила 30 лет розно, уйдя от него с маленькой Надеждой. Вспыльчивый и необузданный Осип Абрамович был убежден (и не он один), что дочь его Надежда ему совсем не дочь: в чертах её ни в детстве, ни потом не было ничего африканского, – наоборот.  

Очень часто в качестве отца Надежды – и, соответственно, настоящего деда Пушкина, называют князя Александра Визапура – родом из Индии. Правда, судя по документам, к моменту свадьбы четы Ганнибалов Александру Ивановичу Визапуру было всего восемь лет, но мифотворцев такие подробности не смущают: ведь у юного Визапура вполне мог оказаться старший родственник. Достаточным доказательством для них служит и то, что ни один из потомков Пушкина не имел ярко выраженной негритянской крови, в отличие от потомков Ганнибалов, смуглых, толстогубых, курчавых и взрывных по характеру.

Сам же Пушкин был в детстве белокурым и светлокожим – а брат его Левушка так и остался блондином; очень похожими на отца, но не на прадеда Осипа Абрамовича, были и все дети поэта. Вот описание Пушкина, данное А. Смирновой-Россет: «Я увидела, что вошёл незнакомый молодой человек, невысокий… У него голубые глаза с серым оттенком; когда зрачки расширяются, то глаза кажутся чёрными. Его волосы вьются, но они не чёрные и не курчавые (т. е. не тонкорунные, как у негра). Зубы – поразительной белизны, и, когда он смеется, все они видны. Губы полные, но не очень толстые. В нём ничего нет негритянского… Софи Карамзина говорила мне, что Пушкин до 18 лет был блондином и потемнел уже позже. Его мать белокурая, но ничем не напоминала негритянку. Его брат и сестра не брюнеты и не смуглые». Волосы Пушкина с возрастом потемнели и стали тёмно-русыми. Голубые (или синие) глаза поэта упоминаются довольно часто, равно как и русые его бакенбарды. Особенно прекрасно голубые глаза Пушкина получились на портрете кисти Тропинина. 

  Рисунок А. С. Пушкина из альбома Е. Ушаковой. Автопортрет

Тем не менее живость своего характера, необузданность и неукротимость сам Пушкин целиком и полностью относил к арапской крови. Известно, что матушка не любила своего неуклюжего и своенравного старшего сына, хоть какое-то человеческое общение между ними началось, когда к Надежде Осиповне пришла старость, а сын искренне заботился о ней. Но когда Пушкин попал в немилость и был сослан, именно Надежда Осиповна обивала все пороги, пытаясь добиться смягчения участи своего непутевого и гениального чада. Пушкин это помнил очень хорошо. 

Считается, что Пушкина вырастила няня, Арина Родионовна, но это тоже не так. Арина Родионовна нянчила его сестру, а потом – младшего братца. Её песни, сказки и прочие жемчужины народного фольклора Пушкин слушал уже взрослым, коротая со старушкой зимние вечера в Михайловской ссылке. Истинным ангелом для «увальня Саши» стала его бабушка, Мария Алексеевна. По воспоминаниям московской мемуаристки Е. П. Яньковой, «Пушкины жили весело и открыто, и всем в доме заведовала больше старуха Ганнибал, очень умная, дельная и рассудительная женщина; она умела вести как следует, и она также больше занималась и детьми: принимала к ним мамзелей и учителей и сама учила». Именно бабушка рассказывала Саше на ночь сказки, учила его читать, наставляла, бранила и баловала.  

 Егоза

В Лицее шумного и порывистого подростка звали Французом, Обезьяной-с-тигром, Егозой. Доставалось от него и учителям, и товарищам, бедного Вилю Кюхельбекера он насмешками почти что довел до самоубийства, но, к счастью, всё разрешилось примирением. 

Учеником Пушкин был более чем посредственным – и для школьников, попадающих на экскурсии в Лицей, до сих пор приятным сюрпризом выглядит список по успеваемости, в котором Александр Пушкин находится практически в конце. Оказывается, можно быть великим человеком и не будучи отличником! 

Шалости и опасные выходки Пушкина очень часто носили подчеркнуто крамольный характер – об этом  с восторгом вспоминало следующее поколение лицеистов, для которых первый выпуск был живой легендой. Когда однажды молодой цепной медвежонок (изрядно подросший) сорвался с цепи и напал на императора Александра I, Пушкин в карбонарском запале воскликнул: «Один человек в России нашёлся – и тот медведь». 

Свободолюбивый дух в старшекурсниках-лицеистах поддерживали старшие друзья – офицеры Лейб-гвардии гусарского Его Величества полка, расквартированного неподалёку, на вечеринки к которым школяры тайком удирали из своих скромных лицейских келий. На этих импровизированных пирушках курили, пили и не стеснялись никаких тем для разговоров. От дискуссий на исторические и политические темы переходили к теории и практике совсем другого толка. Впоследствии декабрист Якушкин не без раздражения вспомнит: «…он корчил лихача, вероятно, вспоминая Каверина и других своих приятелей-гусаров в Царском Селе; при этом он рассказывал про себя самые отчаянные анекдоты, и всё вместе выходило как-то очень пошло». 

Но среди этих лихачей и рубак Пушкин познакомился с Чаадаевым. Будущий московский философ, объявленный впоследствии сумасшедшим за свои взгляды, многому научил впечатлительного и горячего юношу. Тот, в свою очередь, преклонялся перед своим мудрым и рассудительным товарищем, видя в нём сразу все идеалы античности и горько переживая, что такой великий человек должен вести мелкую и унизительно-обыденную жизнь. Всего-то офицер, а ведь мог бы вести народы к счастью и давать человечеству справедливые законы!

Он вышней волею небес

Рождён в оковах службы царской;

Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,

А здесь он – офицер гусарской.

 «Бесстыдное бешенство желаний»

По окончании Лицея Пушкин, как и подобает молодому поэту романтического склада, пустился во все тяжкие. Оставаясь формально на государственной службе – чиновник Х класса (очень хороший старт для карьеры), переводчик в Коллегии иностранных дел, – он умудрился завести целую кучу романов, стать завсегдатаем всех злачных заведений, завести приятельские отношения с цветом отечественной культуры – и при этом писать отличные стихи наряду с рифмованными малоприличными дерзостями.

Его «Руслан и Людмила» заставили всех говорить о новом таланте. Но если литературная репутация поэта укреплялась, репутация его как члена общества расшатывалась стремительно. Он участвовал в заседаниях филантропически-полулегального общества «Зелёная лампа» – и в оргиастических субботах, проходивших в том же доме и практически тем же составом. Он волочился за всеми дамами сразу, упирая на свой неуемный «африканский» темперамент. Не будучи красавцем, и просто почитая себя безобразным, он тем не менее привлекал дам «бесстыдным бешенством желаний». Он «учился афеизму», и однажды буквально за Пасхальную неделю написал кощунственную и уморительную поэму «Гаврилиада». 

Он ввязывался в самые дурацкие дуэли, вёл себя максимально глупо и дерзко, особенно будучи пьян, и его друзьям стоило огромных трудов и сил постоянно выпутывать его из неприятностей. Его отец, встретившись однажды на улице с Иваном Пущиным, лучшим другом своего сына по Лицею, на вопрос, как там наш Александр, нехотя изложил, как именно развлекается «наш Александр». После этой случайной встречи Пущин, состоявший в Тайном обществе, резко передумал открывать другу свой секрет – и в разговорах с Пушкиным строжайше соблюдал конспирацию.  

Про Пушкина ходил слух, что его вызвали в Тайную канцелярию и там высекли за невозможное поведение и дерзкие стихи. Этот слух, приведший молодого поэта в отчаяние, про него распустил его приятель – Фёдор Толстой по прозвищу Американец – в отместку за то, что Пушкин уличил его в шулерстве за карточным столом. Толстой в письме к князю А. А. Шаховскому поведал о якобы имевшей место усмирительной порке, а князь, разумеется, пересказал пикантную историю кому-то под большим секретом без ссылки на источник.

Пушкин бесился, пытаясь понять, откуда взялся этот позорный слух, делал глупости, нарочно бомбардировал эпиграммами царя Александра, чтобы никто не усомнился в его непокорности и бесстрашии. О том, что автор сплетни – Американец, Пушкин узнал уже в ссылке, когда вызвать подлеца на дуэль не было никакой возможности. Слава богу, конечно, потому что Федор Толстой – бретёр, хладнокровно убивший на дуэлях 11 человек, скорее всего, застрелил бы горячего юнца. Впоследствии друзья умудрились их помирить.

 Вдали от Петербурга

В каком-то смысле насильственное удаление из Петербурга было единственной возможностью приструнить и одёрнуть не в меру горячего поэта. Жуковский, Карамзин и все, кто мог бы иметь авторитет в глазах Александра, просили за Пушкина – и наказание было достаточно мягким: его просто «откомандировали» по службе в южные губернии, определив под начало генерала Инзова, под чьей рукой находились все южные губернии и колонисты. 

Бывший начальник Пушкина граф Каподистрия вынужден был перечислить в письме к генералу вины и провинности Пушкина, за которые тот и был сослан из Петербурга, – наказание хоть и сравнительно мягкое, но чувствительное для молодого человека, привыкшего к интеллектуальному обществу. Но на Инзова, воспитанника мартинистов,  письмо произвело обратное действие – и он принял талантливого вольнодумца под своё покровительство. Вигель так описывает эти отношения, менее всего напоминающие субординацию: «С первой минуты прибывшего совсем без денег молодого человека Инзов поместил у себя жительством, поил, кормил его, оказывал ласки, и так осталось до самой минуты последней их разлуки».

В Бессарабии Пушкин жил, как обычно: писал стихи и в том числе поэмы, влюблялся, эпатировал общественность (однажды явился на приём в кружевных панталонах без нижнего белья – барышень немедленно вывели из комнаты). С разрешения Инзова, объездил весь Крым, часто гостил в Каменке, где практически вплотную подошёл к заговорщикам, позднее ставшим Южным обществом. Но поведение и репутация Пушкина, несмотря на весь его гений, никак не свидетельствовали в его пользу. «Как человек, он мне не понравился, — свидетельствовал декабрист Н. В. Басаргин, познакомившийся с Пушкиным в это время. — Какое-то бретёрство, самодовольство и желание осмеять, уколоть других. Тогда же многие из знавших его говорили, что рано или поздно, а умереть ему на дуэли». 

Пушкин, привыкший потакать любому своему желанию, умудрился затеять роман с супругой одного из хозяев дома – братьев Давыдовых, да ещё и осмеять впоследствии и любвеобильную даму, и недалёкого рогоносца-мужа. Разница между великолепными, глубокими, лучшими в России стихами и невыносимым, зачастую просто хамским поведением «нашего всего» была огромной.  Прощать Пушкину все его выходки за стихи предпочтут потомки, а современники просто запрещали молодёжи водиться с этим человеком. 

Когда  по просьбе друзей Пушкина перевели из Богом забытой Бессарабии в Одессу, более шумную и оживлённую, его новый начальник, граф Воронцов, не пожелал опекать Пушкина, как почти два года делал добрейший Инзов. После ряда скандалов и перлюстрированного кощунственного письма терпение Петербурга лопнуло – и Пушкин был отправлен в родовое село Михайловское, без права выезда оттуда, под надзор родных и обязательный присмотр местного священноначалия. 

Новый Пушкин

Именно здесь, в Михайловском, поэт пережил целый ряд кризисов – и от прежнего нахального бретерства и глупой бравады не осталось и следа. Восстание декабристов – и казнь друзей, переосмысление всей жизни,  наконец, тяжёлое взросление и трезвление привели к тому, что Пушкин стал новым человеком – при этом оставшись Пушкиным. Этот новый Пушкин оказался – вдруг! – отличным семьянином, нежным отцом и заботливым мужем. 

Он глубоко и всерьёз занялся историческими изысканиями – и историческим анализом; примирился с Богом, вёл переписку с митрополитом Филаретом. Нового поэта заметил и оценил Николай I, сказав придворным: «Пушкин теперь мой!» и взявший его под свою персональную цензуру. Впрочем, эксперимент по приручению Пушкина провалился. Для своих современников ещё со времен бурной молодости поэт так и остался чем-то вроде постоянной точки приложения сплетен, неистощимого источника солёных каламбуров, анекдотов и пикантных историй. Другого Пушкина, в сущности, не знали и не особенно хотели знать. 

Чего стоит, например,  тираж журнала «Собеседник», организованного Пушкиным: 600–700 экземпляров. При этом журнал Ф. Булгарина насчитывал больше 2000  подписчиков. С 30-х годов постоянным рефреном со стороны публики по отношению к Пушкину было «исписался». Друзья поэта поддерживали его, но жить становилось все дороже, семья – всё больше, стресс – всё сильнее, а понимания, как жить, – всё меньше… 

Враги, тем не менее, не собирались отступать. Сейчас уже невозможно точно установить, кем конкретно была придумана и разыграна вся эта отвратительная сцена с письмами из Ордена Рогоносцев, почему с такой радостью люди принимали участие в травле. Впрочем, Ю. М. Лотман отвечает на этот вопрос так: «У Пушкина было много врагов. Ошибочно было бы представлять мир, в котором поэт вращался в последние годы, как вертеп преступников или скопище театральных злодеев. Однако развращающее действие победы, одержанной Николаем I на Сенатской площади, только во второй половине тридцатых годов стало сказываться в полной мере. За несколько месяцев до дуэли Пушкин писал Чаадаеву: "Наше современное общество столь же презренно, сколь глупо"… Пушкин, не мысливший жизни без чувства собственного достоинства, вызывал раздражение у людей, не имевших достоинства или утративших его в различных компромиссах с совестью. И сейчас они со злорадным любопытством наблюдали и торопили события, рассчитывая насладиться зрелищем унижения поэта».

Последнюю дуэль Пушкина остановить было некому. И хотя хоронили Пушкина так, как ещё никого из писателей и поэтов, так, что пришлось разобрать стену дома, чтобы бесконечные толпы народа смогли прийти и проститься с ним, оценить вклад Пушкина в русскую литературу по достоинству было слишком трудно – потому что  «большое видится на расстоянии». И тут оказывается, что Пушкин-шалопай, несносный и анекдотический персонаж, которого, по словам Николая I «насилу заставили умереть по-христиански», – «пророк и больше, чем пророк».  

Пройдёт несколько лет – и статьи Белинского внезапно заставят Россию увидеть, что же такое – наш Пушкин, почему это сокровище и почему это именно наше сокровище. А ещё почти полвека спустя в своей знаменитой речи на заседании Общества любителей российской словесности Достоевский скажет о всемирной, фантастической «отзывчивости» Пушкина – и о том, что для России Пушкин является практически пророком, указывающим, куда ей идти, и дающий глубочайшие ответы на «проклятые, вечные» вопросы. А для В. Ходасевича, блестящего поэта Серебряного века, глубокого и умнейшего литератора, имя Пушкина было паролем и святыней, этим именем «нам аукаться, … нам перекликаться в надвигающемся мракe». Стоял 1921 год, и мрак становился всё непрогляднее.

Теперь день рождения поэта – это Всемирный день русского языка. И как не вспомнить живого, страстного, порывистого, горького и смешливого – настоящего живого Пушкина – именно в этот день. 

24.5.2018